Дорогая Антонина Федоровна, я скопировала Ваш рассказ в ворд. В ближайшие дни распечатаю и внимательно почитаю.
Храни Вас БОГ!

Вчера написала рассказ, там есть много мыслей о Пасхе (местами весьма спорных). Дерзну сюда отправить. Если понравится - понравится, если нет - будет пример мне, грешной и другим, как НЕ надо.

Ранняя весна

"В тот год должна была быть очень ранняя Пасха. Как говорили, самая ранняя, какая вообще может быть. А из-за этого, соответственно, сдвигалось и всё остальное - и Масленица, и Великий пост, и то, что уже после этой ранней Пасхи, но всё равно привязано к ней - Вознесение, Троица и начало другого поста - летнего и рыбного - Петровского.

Было в этом что-то одновременно радостное и щемяще безнадёжное. Радостное - потому что вот она, Масленица, потому что послезавтра тихим светом синих уже лампадок прольётся в душу Прощёное Воскресенье, и будет снова, как и каждый год, в их маленьком белом храме этот торжественный, но в то же время простой и родной обряд или, лучше сказать, почти таинство - чин прощения. Поклон в пол, троекратные поцелуи (только два раза в год - на Прощёное и на Пасху) - кажется, формальность, но на душе будет тепло-тепло, как от рыжих огоньков свечей. Дальше семь недель поста - полутёмная, озарённая только лампадами церковь и голос батюшки, читающий Великий канон. И даже воскресенья - эти маленькие еженедельные Воскресения - уже не будут казаться такими торжественными, потому что "душе моя, востани, что спиши?" и потому что, повторяя в мартовский воздух многовековые слова отца нашего Ефрема Сирина, "Господи, Владыко живота моего...". Исчезнет праздничность, появится сосредоточенная молитвенная глубина - такая, что зарябит в глазах, станет душно и захочется всплыть. И всплытие - в яркую, радостную, Красную Пасху. А там, где Пасха, там и весна, тоже радостная и яркая. Весна, когда можно будет наконец-то сбросить куртку и нарядиться в платье, и смеяться как сумасшедшая, шатаясь до десяти-половины одиннадцатого по переулкам Москвы, и целоваться на бульваре (пока не с кем, но ведь пока ещё и не Пасха, и всё ещё впереди), и радоваться этой поре - такой короткой и кажущейся такой бесконечной - юности. Весне.

А ещё Кате почему-то нравилось, что в этом году эта самая ранняя Пасха совпала с Западной - второй раз на Катиной памяти. Нравилось потому, что Пасха - она как Рождество - не может быть два раза в год. И если и в Иерусалиме, и на Афоне, и в России, и в Ватикане, и у протестантов Один, Единый для всех Христос, то как, скажите мне, Он мог воскреснуть два раза? И Благодатный Огонь, сходящий со светлого иерусалимского неба на кувуклию - он тоже это знает и сходит только один раз, как бы ни хотелось папе Римскому и всему собору Ватикана получать его на "свою", "правильную" Пасху. А в этот раз - всего лишь семь с половиной недель спустя - он сойдёт для всех, и всех одинаково накроет волна Пасхальной радости. И пусть, пусть за такие мысли кто-то объявит Катю экуменисткой, но это полуслучайное совпадение дат на какое-то время вычеркнет из её сознания 1054 год и мучительное разделение Господних детей на почему-то правых и почему-то нет, на Византию и Рим. На короткое время они все снова станут просто Христовыми чадами, безо всяких градаций и делений.

А безнадёжность, какая-то обречённая и серая, как чахоточный ребёнок, но всё равно светлая, потому что в эту пору даже она не может быть мрачной, заключалась в самом слове - "ранний". Ранняя Пасха, ранняя весна... Почему-то слово "ранний" в Катином сознании всегда было синонимом слова "непрошеный". Как будто эта самая весна войдёт, когда её никто не ждал, растерянно оглядится кругом и осторожно спросит: "а что, разве ещё не пора?". И потом, в этот раз, опять же по странному стечению чисел, пост начинается в праздник. И из-за этого праздник отмечается на день раньше, сливаясь с Прощёным Воскресеньем. Как будто кто-то высокоумный подошёл и резко сказал этому самому празднику: "подвинься! Здесь должен начинаться пост, а ты иди в другое место!". Как будто Иосифу и Марии кто-то велит принести Христа в храм на день раньше, чем это положено по иудейской традиции. Но ведь это же смешно! Смешно, грустно и глупо - так же, как два Воскресения или два Рождества. Как Пасха со снегом, которая вполне может получиться в этом году. И сам отодвинутый праздник Сретения из-за этих перестановок тоже начинает казаться ранним, непрошеным, как гость, приехавший на бал за два часа до назначенного времени.

Катя шагала по расчищенному от снега асфальту в районе Китай-города. А с ней Лёня или, как она в шутку иногда его звала по имени-отчеству, Леонид Вадимович - человек, который (это девочка чувствовала подкоркой), кажется, всё-таки был в неё влюблён и в котором она до боли хотела чувствовать просто друга. И от этого - от того, что это было не так, потому что мешала вот эта вот самая его влюблённость - тоже было как-то грустно и как-то светло. А чего больше, Катя понять не могла. Поэтому она шагала, обгоняя его, лишь бы убежать вперёд, забыть, отвернуться и не мучить этой до слёз обидной невзаимностью ни его, ни себя. Шагала и пела, не щадя своего простуженного и от этого чуть хриплого голоса, пела, не попадая в ноты и не замечая удивлённых, а иногда и раздражённых взглядов прохожих - пела DDT "Летели облака" - одну из самых весенних песен, которые знала. Конечно, была ещё "Пасха" того же DDT и чудесное, древнеславянское Венечкино "Ладо", но это всё было для более поздней поры - для той, когда "мимо дорог, забитых травой" или когда "билась за любовь рваная весна". А сейчас - для того, чтобы разогнать тучи и пустить в мир солнышко - именно это, "Летели облака".

В воздухе ещё с позавчерашнего дня начала чувствоваться весна. Выглянули первые лучи, подобрел серый цвет неба, запахло талым снегом. А сегодня, выйдя из дома к первой паре, Катя вдруг увидела, что от яркого зарева на востоке всё вокруг стало фиолетово-красным. Рассвет был явно не зимним, ему было плевать, что на дворе ещё только середина февраля, он улыбался и расцветал всеми оттенками красноты, от розового до багряного и малинового.

Они шли (Катя, задумавшись, сбавила ход, и Лёня нагнал её), и девочка несла какую-то чепуху, изо всех сил пытаясь придать ей как можно менее кокетливую интонацию. Ей было хорошо, но почему-то хотелось немного побыть одной. Взять ручку, выдернуть из блока пару-тройку разрозненных листков (жёлтые, они непременно должны быть жёлтыми!) и безжалостно, с головой, как из ведра или ушата, выплеснуть на них всю эту раскочегаривающуюся весну, радость и безнадёжность, "и облака во мне", все мысли и все эмоции, которые наконец-то собрались в единый красивый паззл, чего не могли, несмотря на все усилия их хозяйки, сделать зимой. Теперь его надо было предать бумаге, а это почти такое же таинство, как рождение ребёнка. И этот ребёнок из слов, чувств и нервных окончаний принадлежит только ей. Её настоящий - будущий - пока ещё гипотетический ребёнок (если, дай Бог, он у Кати когда-нибудь будет) будет в равной степени принадлежать двоим - ей и тому, с кем ей хотелось целоваться на бульваре - её пока ещё такому же гипотетическому мужу. Но этот, нынешний, уже живущий в ней ребёнок - её весенняя, двадцатилетняя беззаботная юность и стучащие в виски строчки - должны принадлежать ей одной. Но как объяснить всё это Вадимычу?

На помощь пришёл внезапно всплывший из глубин Катиного сознания Полибий, которого им задали по истории исторической науки.

- Ты знаешь, я, пожалуй, пойду в историчку...

- А, ну если хочешь, иди, конечно.

Он сказал это как-то немного растерянно, хотя старался быть таким же, как всегда, серьёзным. Но девочка уловила эти робкие нотки в его голосе. Неужели у неё хватит духу сейчас уйти и бросить в этой весне того, кто, может быть, влюблён в неё не на шутку? Или лучше убить копошащиеся в сердце слова, строки, образы и продолжать гулять, лгать и разыгрывать беззаботность...

Они прошли ещё квартал и свернули в магазинчик исторической книги в спасительной близости от библиотеки. У симпатичной и дружелюбной, интеллигентного вида продавщицы Катя на автомате спросила Полибия - как бы давая Лёне последний шанс. Вот сейчас, сейчас она купит эту толстенную книгу, положит её в сумку по соседству с Диной Рубиной, и они пойдут дальше гулять в первый весенний вечер по Москве.

Продавщица внимательно оглядела полку.

- Был, - чётко сказала она, - точно был Полибий. Но теперь вот, видимо, нету.

Всё. Участь Вадимыча и пятого масленичного дня была решена.И Катя прекрасно знала, что Полибий есть в интернете. Дело было не в этом. Просто вот сейчас она откроет дверь магазина, выйдет на улицу - и останется наконец один-на-один с весной, и с Масленицей, и с историчкой, а если повезёт, то и с Полибием, а главное - с ворохом жёлтых блочных листов, загибающих свои уголки от того, что с одной стороны уже что-то написано, а с другой ещё нет; как будто заглядывающих девочке под руку и старающихся прочитать её крупный и круглый детский почерк.

Смелее, Катюша, смелее!

- Нет, Лёнь, я всё-таки пойду в историчку. Спасибо тебе. - А дальше беглое "пока" и быстрее к двери, чтобы убежать поскорей от этого рыжего Вадимыча и издали, с безопасного расстояния, продолжать чувствовать его просто другом. А может, она и придумала, что он в неё влюблён? Мало ли, вдруг он так выражает свою дружбу...

А потом было знакомое фойе исторички, две гардеробщицы - одна на сумки, другая на верхнюю одежду (не перепутать бы, что куда), как всегда, отсутствие карманов и из-за этого надетые на пальцы номерки и валящийся из рук то телефон, то кошелёк. Ровненькие челюсти каталожных ящиков, размашисто заполненное требование. И увесистый том Полибия, который так и останется лежать раскрытым на первых страницах и грустно, с высоты своей древнегреческой мудрости, наблюдлать за растрёпанной безбашенной девочкой и ворохом жёлтых листков..."

Отредактировано Екатерина (2010-02-13 21:36:48)

Спаси Господи, Антонина Фёдоровна! Мне приятно, что Вам нравится. Хотя на самом деле там много весьма и весьма спорных мыслей - например, про одну на всех Пасху (что-то экуменистическое, всё-таки, в этой идее есть) или о том, что верующая девочка поёт DDT... Но раз нравится, значит, наверное, это не так страшно, как мне казалось...

Спаси Господи!

Охотно выскажу свое мнение, если позволите. Тема Пасхи и Главного Ее события – Воскресения Господня – Главная для всех православных христиан. Нет – Главная для всех людей. Ведь это действительно Вопрос Жизни и смерти.

Антонина Федоровна, а Вы очень интересный рассказчик. Ваш рассказ из миниатюрок мне очень понравился. Что можно исправить в произведении, если оно уже взяло за душу и не отпускает. Мне даже вспомнилось мое детство. Когда я начинаю рассказывать своим мальчишкам ( у меня их двое ) как в детстве у меня был всего один грузовичок, они хо-хо-чут. Но вижу хохочут с пониманием, или мне так кажется ?
Также вспомнилось, как на работе мне приходилось общаться с одной из представительниц «свидетелей Иеговы» ( а она была далеко не рядовым членом организации ), и когда в разговоре я употребил Слово - Боженька, у нее был такой взгляд, будто я совершил немыслимое святотатство. Какие же они все-таки несчастные эти «свидетели», даже икон у них нет. Я думаю это по одной причине – не выносят бесы вида Святых Ликов. И самое страшное – и Пасхи у них нет ! Как можно жить во тьме ?

Вы БОЛЬШОЙ МОЛОДЕЦ Антонина Федоровна. Спасибо за настоящий душевный Пасхальный рассказ. Хочу Вам, да и всем посоветовать побывать на сайте журнала «Введенская сторона» ( адрес сайта : http://www/art-storona/ru ).

Уважаемая Антонина Федоровна, честно скажу, как такую милую красоту, как Ваш рассказ можно чем-то дорабатывать. Это все-равно, что в бочку меда добавить еще одну ложку такого же золотистого и вкусненного меда. Не знаю, почему его не взяли в сборник, может приберегли для следующего ! А сборник раасказов обязательно найду и почитаю.

Екатерине. Наверное все-же я не прав с ДДТ. Специально взял и послушал кассету ( у меня сохранилась ). Музыка у них хорошая, и стих есть, но наверное с годами ( как у меня ) меняется восприятие, мировоззрение. У меня другая беда, мне нравятся "Григориан", но когда я увидел, как они рядятся в монашеские одежды, а на клавишных и ударных сидят бритые ребята с крестами и в наколках, как-то для меня православного не по себе стало. Хочу посоветоваться с Юлией Николаевной.

Уважаемая Екатерина. После Вашего сообщения, мое - жизнерадостное как-то выглядит неуместно. Вы меня простите, оно было заготовлено заранее, с первой частью моего Пасхального рассказа.
Имя Александра Литвинова мне не знакомо, попробую поискать и послушать.
Когда я был студентом в Харькове, меня очень задела за живое судьба молодого и никому не известного поэта Евгения Черниченко. Я случайно забрел на выставку его необычайных стихов и рисунков. Сам он, едва вернувшись из армии, покончил жизнь самоубийством. Я тогда сам еще молодой, не мог уложить рядом две такие вещи, как талант и самоубийство в 20 лет.
Еще раз прошу прощения.

                                        От автора.

   Здравствуйте дорогие вермишелевцы. Решил подключиться к теме Пасхального рассказа. Но когда все перерыл у себя в голове, то ничего интересного на данный момент обнаружить не удалось. Надеюсь, Вы меня простите, но я снова решил затронуть тему нашего Клуба и саму идею нашего сказочного Вермишеллиона, потому как ряд не случайных событий, привел меня к Вам. И в первую очередь это связано с Юлией Николаевной Вознесенской, почему я так часто и  упоминаю ее в своих сообщениях. Если   бы  не ее  книжечка « Мои посмертные приключения », может быть, все сложилось бы иначе. Эта книжечка проста в понимании ее мирским человеком, что важно – невоцерковному человеку она показывает Путь к Богу, а воцерковного – она еще на один шажок приближает к Нему.
   Мне очень захотелось найти Юлию Николаевну и хотя бы через Интернет высказать ей мое почтение и признательность за такую нужную книгу, да и просто сказать ей спасибо. Я стал ее искать и так нашел Клуб Вермишель. Но и здесь мне не удалось застать Юлию Николаевну, хотя сам я здесь задержался. Все эти перипетии в общем-то и вошли в первую часть моего Пасхального рассказа.
    А потом мне подумалось, а что если этот рассказ будет общим – в нем выступят со своим творчеством другие вермишелевцы – расскажут в нем свои истории , которые закончатся как и положено в Пасхальном Рассказе – Пасхой Христовой. Я думаю, многим есть, что рассказать о себе и о Вермишеллионе. Антонина Федоровна наверняка многое помнит и знает интересного из истории Клуба.
   Кто за !
   Пусть этот коллективный рассказ будет хоть даже и вне конкурса, но уверен он будет интересным. Что скажете дорогие вермишелевцы ?
   Итак, я выставляю для обсуждения, и если Вы согласны – и продолжения – первую часть рассказа « Пасха в Вермишеллионе ». Заранее извиняюсь за ошибки в орфографии, и возможно неправильный перенос текста, который мог сбиться при копировании документа в сообщение. Жду Ваших мнений, пишите.

                                                                               Господи, помилуй раб твоих.

                                           ПАСХА В ВЕРМИШЕЛЛИОНЕ
                                                ( Невыдуманная история )

                                                      Истинно говорю вам : кто не примет Царствия Божия
                                                      как дитя, тот не войдет в него.

                                                                       Евангелие от Марка 10.15.
                         

   Тогда ничто не предвещало Чуда. День выдался по-февральски морозным и вьюжным. Солнце. Наше милое, нежное, теплое Солнышко прилагало все усилия, чтобы пробиться к людям сквозь летящую и завывающую вьюгу. Но та не сдавалась и выла, выла и выла, своим протяжным гласом, слагая, временами тоскливую от бессилия перед всепобеждающим Светом, неистовую песню. Она не пускала …
   Дорога, занесенная снегом, петляла меж темными рядами заиндевевших дерев, и синяя Газелька, медленно, крадучись катилась по ее, еле видимым, очертаниям – вперед, к еще неизвестному, но всегда ожидаемому в душе – Чуду.
   Водитель Газели, напрягая все свое зрение тихонько жал на газ и напевал про себя, несвойственную для водителей « Ave Maria ». Он помнил, как еще молодым студентом привез домой, маме в подарок, записанную в студенческом общежитии, кассету с лучшими музыкальными произведениями, где первой была запись щемящей сердце и волнующей душу « Ave Maria » в исполнении Робертино Лоретти. Он включил старенький магнитофон, и мама, неожиданно для него, вдруг заплакала, ее слезы покатились быстро быстро, и он от неожиданности сначала растерялся, а потом обнял ее и так они сидели какое-то время… пока не отпустила Слеза.                                                                                 
   Эта, близкая его сердцу Песнь, всегда помогала ему, и когда Путь становился неровным, в сплошных рытвинах или ухабах, а тем более, когда обрывы подходили близко – к самому колесу. И сейчас она успокаивала и давала уверенность в том, что никакая беда не приключится, и все будет хорошо.
   И вот наконец вьюга сдалась, и ее слуга - пурга, рассыпавшись снежной порошей, ушла и притаилась под ледяной коркой, собирая силы, чтобы вновь попытать удачи в своем непреходящем безумии борьбы со Светом.
   А Солнышко, очистив небо от остатков серых клочьев, живо и ярко засверкало на необъятном голубом небосводе. И даже вздрогнули те темные дерева вдоль дороги, и потекли из-под их, прижатых льдом, век – маленькие слезинки.
   Водитель, прижавшись к обочине, остановил свою Газель и вышел из машины. Неописуемая Благодать наполняла пространство вокруг, проникая сквозь него – его огрубевшее тело, прямо в душу, наполняя ее неизреченной радостью жизни. И ничего в этот момент не было вокруг кроме – Жизни и Света. Он не стал закрывать дверь машины, достал термос, бутерброд, собранный ему женой в дорогу, и наслаждаясь царящей вокруг светящейся тишиной, сделал маленький глоток, не очень сильно заваренного, кофе …
   Водитель Газели был еще не стар, но седина уже давно пробивалась сквозь его чернявую шевелюру. С тех пор, как он узнал Истину и Правду о Боге, жизнь его круто развернулась, как бывает, когда резко разворачивает машину на крутом повороте. И Это в нем стало жить, и давать ему силы жить, и он удивлялся, глядя вокруг, как другие могут жить без Жизни… А впрочем, он и сам раньше жил без Жизни. И Господь невидимо начертал на его челе – И Я не брошу в тебя камень.
   Так он сидел, не спеша пил кофе с необычайно вкусным бутербродом, хотя, казалось бы, что необычного в этом бутерброде – кусочек булки с ломтиком сыра. Но видимо жена собирала его с заботой и доброй мыслею о нем, чтобы не остался голодным, поэтому и бутерброд был необычайно вкусным. Другого объяснения он не находил.
   В этот момент он представлял себя … как же звали того парня … ах да – Штирлиц. Вот, он представлял себя Штирлицем. Странное имя – Штирлиц. Тот также сидел у деревьев перед возвращением на войну – в Берлин. А весеннее Солнышко давало ему надежду и веру в Победу. Берлин – жестковатое слово. Наверно правильно будет, что для жесткого слова Берлин должно быть не менее крепкое слово – Штирлиц. У каждого есть свой Берлин, и мы обязательно туда возвращаемся, чтобы снова вступить в борьбу со злом, которое не всегда и видно-то, но ранит бывает наверняка, а то и насмерть. Вот и водитель Газели, также как тот Штирлиц, делал себе передышку перед возвращением в свой Берлин.
   И так он сидел, уткнувшись в свои раздумья, когда неожиданно для себя очнулся и поднял глаза к линии горизонта. Он явственно видел вдалеке необычайную картину, скорее мираж – крылатый светящийся исполин прикрывал своим огромным белоснежным крылом маленькую девочку, сидящую на камне. Изображение было столь реалистичным и завораживающе красивым, что водитель Газели решил попробовать поближе подъехать к очаровавшему его, видению и получше разглядеть его, тем более, что дорога сворачивала в направлении видения. Время позволяло, и он, быстро собравшись, завел свою Газельку и тихонько поехал в намеченном направлении. Верхушки деревьев временами перекрывали собой яркую на фоне иссиня-голубого неба, картину. Дорога неожиданно делала ответвление, и он решил, что пару километров в сторону ничего не решат, и свернул на уходящую в сторону, дорогу.
   Ведомый видением, он ехал вперед, но вскоре оно растаяло, оставив в воздухе лишь светящуюся дымку. Исчезновение взволновавшей его картины, произошло так же внезапно, как и ее появление. Остановив машину, водитель Газели вышел вперед на дорогу, и тут только он увидел, вернее, сначала почувствовал – прохладную, чистую свежесть ласково дыхнувшего ему в лицо, ветерка первых весенних потоков ; невидимая граница лежала у его ног : здесь зима, а еще шаг и весна, набухшие и готовые распуститься почки – на оживших вокруг деревьях. Но так не бывает, как-то отстраненно подумал водитель Газели весь подавшись вперед, и сделав первый в этом году шаг - в весну … В ВЕСНУ ДУШИ.
   Прямо перед ним, на подсохшей от яркого весеннего Солнца, дороге, лежала маленькая книжечка в голубенькой обложке. Он сразу узнал повлекшее его к себе видение – на обложке был изображен Божий Ангел, нежно укрывающий своим могучим крылом маленькую девочку, сидящую на камне, и охватившую руками, как в безутешном горе, свою несчастную голову. А Ангел стоял рядом, и утешая, ласково гладил своей дланью ее бедную головку. В верхней части обложки было указано имя – Юлия Вознесенская. Так вот оказывается что проецировало в воздухе видение миража. Придя к вере в Бога, водитель Газели стал замечать Знаки, которые порой выстраивались в такую гармоничную и связующую все вселенское пространство, картину, что от ее красоты и совершенства просто захватывало дух. А сколько людей проходят мимо и не видят этих мирообразующих и миросоставляющих жизнь людей, Знаков, а если и видят, то считают их случайностью, какими-то незначимыми исключениями из правил, тогда как все намного сложнее, серьезнее и важнее.
   Решив, что все произошедшее с ним не случайно, водитель Газели взял с благодарностью положенную для него ( а как же иначе, в этот раз именно  для него ) – книжечку незнакомой ему Юлии Вознесенской, и пошел прямо по дороге, которая вела его … он пока и сам не знал, куда ведет эта дорога, но она явно была важным отрезком его жизненного Пути.
   А дорога, свернув направо, вдруг резко пошла в гору, и подыматься стало тяжело, но летающие и щебечущие вокруг разноцветные птички подбадривали его своим жизнерадостным видом. На обочине неожиданно он увидел голубей, которые гулили и клевали явно кем-то брошенное им зерно. Откуда здесь голуби, - подумал удивленный водитель Газели, ведь до города отсюда далеко, а здесь кругом лес. Но поднявшись на гору он все понял – внизу, на огромной цветущей невероятно-красивого вида цветами – низине, стоял Город. Самый настоящий Город. Водитель Газели даже опешил ; на карте-то точно этот город не указан, и этого просто не может быть. Но нет, Город был. С высоты, на которой стоял водитель Газели, были видны разбросанные по его территории здания и зданьица, а посреди Города стояла маленькая белокаменная, о пяти глав, Православная Церковка, при виде которой он сразу воодушевился и решил – если в этом Городе есть Храм Божий, значит здесь не обидят и примут.
   При всей завораживающей красоте и свежести, в воздухе витала какая-то необъяснимая грусть и тревога. Город выглядел пустым и заброшенным. Водитель Газели это сразу почувствовал, как только стал спускаться вниз по дорожке ведущей ко входу в незнакомый таинственный Город. Подойдя ближе, он увидел, что каменные стены, окружающие Город были чуть выше его пояса, словно Город этот был построен детьми и для детей – по своему росту, чтобы удобно было играть в крепости. Уже было привыкший к окружающему безмолвию, водитель Газели неожиданно остановился как вкопанный. Напротив него, у входа в Город, стоял, будто свалившийся с неба, самый Настоящий Человек ! Он был в блестящих доспехах и с большим круглым щитом. На щите было выгравировано изображение большой тарелки с наложенной в нее с горкой, золотистой вермишелью. По окружности щита, большими русскими буквами был написан девиз рыцаря – « Да не останется никто без вермишели ». Даже не знающий русского языка, мог понять, что голодным его здесь не оставят.
   - Здравствуйте, - робко поздоровался водитель Газели, - А Вы кто ?
   - Здравствуйте, - ответил рыцарь, сверкнув из-под забрала добродушной улыбкой, - я Страж Вермишеллиона – Антонина Федоровна, и тут же строго, ну может не очень строго, как вначале показалось водителю Газели, спросила :
   - Назовитесь.
   - Водитель Газели, - представился водитель Газели, - позвольте спросить :
   - Значит этот Город называется Вермишеллион, а Вы его Страж ?
   - Так и есть, - ответила Антонина Федоровна, являя собой само великодушие.
   Прислушиваясь к царящей вокруг тишине и заглядывая с любопытством за городскую стену, водитель газели с заметной в голосе грустью спросил :
   - И что же охраняет Страж, где все вермишелевцы ?
   - Я точно не знаю что произошло, - отвечал, вдруг тоже погрустневший Страж, - проснувшись однажды утром, я обнаружила, что наш славный Город, наш Вермишеллион опустел, пропали все вермишелевцы, а также шериф, ее Высокопредседательство Вермишеллиона Виктория – наша Победа, и даже сама Королева ! В любом городе очень трудно без Победы, а без Королевы и подавно, - приглушенным голосом закончил Страж.
   - Я слышал, - начал было водитель газели, -  что в Европе не так давно свирепствовал свиной грипп. Но в самом деле, не может же он передаваться через вермишель ?, - предположил он, - нет здесь должна быть какая-то другая причина.
   - Да, должна быть какая-то другая, СУЩЕСТВЕННАЯ причина, - поддержал водителя Газели Страж Вермишеллиона, - ведь не всякий даже и дорогу-то найдет в наш Город, а тем более не всякий захочет в нем жить. Наверное должны быть какие-то общие древние корни, так сказать, какой-то внутренний вермишелевый склад души ?
   - А чем занимаются вермишелевцы ?, - снова спросил водитель Газели.
   - Они помогают всем людям Добрым Словом, - просто пояснила Антонина Федоровна.
   - А можно мне тоже попробовать помогать всем людям Добрым Словом ?, - снова вопросил водитель Газели.
   - Почему же и нет, мы рады всем, кто приходит к нам с добрыми намерениями. Вход свободный, видите, у нас даже ворот нет на входе в Город. Да я смотрю у Вас с собой и приглашение нашей Королевы имеется, - указывая на книжку у меня подмышкой, - добавила Антонина Федоровна.
   - А почему у Города такие низкие стены, что их можно перепрыгнуть одним махом, - продолжал допытываться водитель Газели, - будто их строили для детей.
   - А потому, - прищуриваясь, ответствовал добрый Страж, - что всяк входящий за городские стены становится в душе ребенком и по другому начинает видеть и чувствовать мир, ровно как сам в детстве.

   ( Вот почему у меня такой странный, детский рассказ получается, - позднее понял водитель Газели ).

   - Ин-те-рес-но, - протянул водитель Газели, - а что-же совсем, совсем никого не осталось в Городе, - не унимался дотошный водитель.
   - Почему же, - воодушевился Страж, - недавно к нам забрела одна новенькая, зовут Екатерина. Но она прочно засела в библиотеке Вермишеллиона, видимо попала в родную стихию. Сидит закопавшись в бумагах, все пишет и пишет. Никого вокруг себя не замечает. Но пишет славно, такие светлые и добрые творения из-под ее пера выходят, что просто душа радуется и Свет идет из библиотеки на весь Вермишеллион. Одно обескураживает – ставит служение Слову выше личной жизни. Бывает заходит какой ПрЫнц, - с ударением на «Ы», говорила Страж, - а она голову нырьк в бумаги, и как-будто не слышит ни признаний, ни вздохов. Правда и принцы сразу забывают свои взрослые желания, становятся как дети, это же Вермишеллион, здесь свои неписанные законы ; и когда выходят обратно за городские стены, часто не помнят, и чего они сюда приезжали. Да Вы проходите, не стесняйтесь, я покажу вам наш Вермишеллион, - позвала за собой Антонина Федоровна.
   И правда, не успел водитель Газели переступить черту городских стен, как нахлынули детские воспоминания, и сама душа словно обновилась, помолодела. Та часть взрослой памяти, наполненная страстями и грехами, вдруг замолчала, словно Кто-то на время надел на нее большущий амбарный замок.
   Они вошли в Город – Страж и водитель Газели. Центральная улица вела прямо к Церковке, а по сторонам располагались здания административных учреждений. За Церковкой стояли тут и там маленькие домики, к которым больше подошло бы слово – келейки. Белоснежная чистота и опрятность Церковки, говорили о том, что ее содержат в надлежащем состоянии и заботятся о ней. На паперти сновали голуби и клевали оставленный для них хлебушек. Над входом в Церковь, по краям были установлены фигурки двух Ангелов с книжечками в руках. Их лики были прекрасны и сосредоточенны. Страж и водитель Газели перекрестились, и низко поклонившись Храму, вошли в него. У входа, на столике лежало много свечей, разного размера – их никто не продавал, можно было взять любую и сколько нужно, и поставить перед иконками. На аналое лежало Святое Распятие.
   Зажигая и ставя свечи, водитель Газели подумал : правы наверное те, кто считает, что зажигая Свет здесь, мы зажигаем его там, для тех кто во тьме…
   Когда Страж и водитель Газели вышли из Церковки, Солнце уже висело низко над линией горизонта, и на него можно было смотреть не прикрывая глаз. Любуясь и удивляясь той невероятной пронзительности яркого неземного Света, который изливало на всех родное светило, водитель Газели снова и снова приходил к восторженной мысли о Необъятности, Неповторимости  и запредельной Красоте Неиссякаемого Творчества Того, через Кого все начало быть…

   - А где у вас дворец Королевы ?, - опять взялся за свои расспросы водитель Газели.
   - А дворца  нет,  вон,  видите, рядом с Церковкой белая келейка стоит – это и есть « хоромы » Королевы. Наша Королева не такая как другие королевы. Все в Вермишеллионе построено руками вермишелевцев. И сама Королева помогала все это создавать, особенно она старалась на постройке Церкви, говорила всем – ЭТО ГЛАВНОЕ, БЕЗ ДОМА БОЖИЯ ПРОПАДЕМ. И еще, - прошептала Антонина Федоровна, - наша Королева знает Тайны … от Боженьки !
   - А во имя кого Церковка названа ?, - снова задал вопрос водитель.
   - Во имя Воскресения Господня, - торжественно и значимо произнесла Антонина Федоровна. А потом, с искренней, как у детей, интонацией в голосе, и с надеждой добавила, - будет Воля Боженьки, закончится Пост, все к Пасхе и вернутся. И опять будет полон Круглый Стол, не угомонятся никак Разговорчики. Будет шумно и весело, как раньше.
   По вдохновенному лицу Стража было видно, что Антонина Федоровна уже там – в своих воспоминаниях о былой Славе Вермишеллиона.
   Когда знакомство с Городом подошло к концу, водитель Газели сердечно поблагодарил доброго Стража за незабываемую экскурсию по Вермишеллиону, обещая вернуться в ближайшее время.
   Верный Вермишеллиону Страж, достала из-под кирасы женскую сумочку ( так мило было на это смотреть ), и дала водителю Газели с собой небольшую книжечку, пояснив :
   - Здесь собраны Добрые Слова жителей Вермишеллиона, она вам может пригодиться в трудную минуту.

   Что же с ним было, - думал водитель Газели, - сон или явь, а если было и то и другое. То где явь, а где сон ? А впрочем, какая разница, и то и другое было ему по душе, а чего еще и желать.

   Уже пройдя какое-то расстояние, водитель Газели вдруг обернулся и крикнул стоявшему по-прежнему у входа в Вермишеллион, верному Стражу :
   - Мы обязательно всех найдем, и соберем все вермишелинки вместе !

   Когда он вернулся к своей машине, кругом по-прежнему была зима, и февральская вьюга, пользуясь тем, что, заходящее на западе Солнышко не сможет ей больше помешать, начинала выбираться из своего ледяного панциря, чтобы снова властвовать на просторах и творить вокруг, столь любимый ею, хаос.
   Водитель Газели повернул ключ в замке зажигания, и мотор машины тихонько заурчал, словно разбуженный на печке, прикосновением человеческой руки, котенок. Газелька развернулась и покатила туда, где были : и радость и горе, беда и счастье, Смысл и бессмыслица – туда, где находился « его Берлин ».
   Но он без страха возвращался в Этот мир, поглядывая с улыбкой на лежащие на соседнем  сиденье  две книжечки – одна была от Королевы, а на другой читалось : « Ангелок из Покровки ».

                                                                                          Продолжение следует.

P.S. Насчет диалогов, я не очень разошелся, ничего не сказал « не того » - Антонина Федоровна ?

Великопостная любовь

"И в день морозный, солнечный, красный,
Мы встретились в храме, в глубокой тишине.
Мы поняли, что годы молчанья были ясны
И то, что свершилось, свершилось в вышине".
(А. А. Блок)

Беглый взгляд. Случайный и давно намеченный ТАМ, как всё на свете. В приятном полусвете храма серо-голубой взгляд встретился с серо-зелёным. Нечаянно, быстро, но слегка задержавшись друг на друге.
"Почему она в чёрном платке? Что-то случилось? Глазки грустные. Серо-голубые, как мартовское небо за узкими, скруглёнными кверху окнами. Солнечный день четвёртой недели Великого поста. Весна пытается пробиться сквозь зиму и расцвести всеми красками. Но ещё не Пасха, и поэтому пока весна жмётся по углам, не решаясь развернуться в полную силу. Время, когда не верится в смерть, а верится только в Воскресение и хочется его, как глотка свежего воздуха, как нежных бледно-зелёных листочков, как первой любви... Почему она в чёрном платке?"
"Как он смотрит на меня! Наверное, думает, что у меня кто-то умер, раз я в чёрном платке. Господи, Господи, какие ресницы! Как тычинки у каких-нибудь больших красивых цветов - длинные и пушистые. Как у лошади, только тёмные... Господи, какие неправильные, непрошеные мысли в храме! Господи, помоги! За Царскими Вратами и высокой стеной иконостаса сейчас как раз совершается Бескровная Жертва. И в весеннем небе хоры ангелов и святых поют славословия Христу, приносящему Себя в жертву ради спасения человечества. А значит, и меня тоже. А я, вместо того, чтобы раствориться в этом славословии и повторять его без конца, думаю о чьих-то серо-зелёных глазах. Но зачем, зачем он на меня так смотрит - по-земному, с заинтересованным удовольствием во взгляде, и в то же время по-небесному - прямо в душу, как Христос с иконы... Какое кощунственное сравнение! Господи, помоги!"
"Как она молится! Я никогда не видел, чтобы так молились! Как будто здесь и сейчас она стоит не в храме, а на облаках, и напрямую беседует с Богом. Значит, и правда случилось что-то, раз чёрный платок и такая истовая молитва. Господи, помоги ей! Не дай возроптать или озлобиться на Тебя. А то ведь всякое бывает, и даже для нас, христиан, смерть кого-то из близких - это очень грустно. Господи, помоги ей!"
"Кажется, запели "Отче наш...". Красиво поют. Он слышит. Он - наш Отец, и Он любит нас, своих детей, и даёт каждому ровно то, что ему надо, не меньше, но и не больше, чтобы не зазнался".
_______
Он догнал её по дороге к метро, и дальше они пошли вместе. А чёрный платок был потому, что Великий пост, и никто не умер, кроме Христа, но и Он воскрес и напоминает нам об этом каждую неделю, перечёркивая Своим Крестом смерть. А эти истовые молитвы на самом деле были о нём, о том, чтобы Господь послал ей его. И вот Он услышал молитву, и на Фомино Воскресенье, когда будет можно, они обвенчаются в этом же храме. Потому что Господь каждому даёт ровно столько, сколько нужно. Не больше и не меньше.

<14 марта 2010 г.>