Переделал в "Обсуждаем литературу".Сойдет?

Дубровский

Добро и зло в романе А.С. Пушкина "Дубровский":
http://vos.1september.ru/2002/29/5.htm

«… И Я ВОСКРЕС ДУШОЙ»
А.С. Пушкин и православие
http://www.pushgory.orthodoxy.ru/index. … kursia.htm

ПУШКИН В РОЛИ МИНИСТРА ОБРАЗОВАНИЯ
http://www.pravoslavie.ru/archiv/pushkin01.htm

Дубровский - "благородный разбойник"?
Из мировой литературы известен образ "благородного разбойника". Это человек, которого какая-то несправедливость вынуждает уйти из своего общества и жить разбоем. Он собирает шайку и становится ее главарем. Деятельность его отличается от обычного разбоя: он грабит только богатых, плохих наказывает, бедным помогает. То есть пытается восстановить справедливость. К таким героям относится, например, Робин Гуд.
Герой повести Пушкина "Дубровский" также относится к этому типу литературных героев. Во-первых, он уходит в разбойники в результате несправедливости: Троекуров обманом отнимает у него имение, умирает от огорчения его отец. Дубровскому не у кого искать защиты: суд подкуплен и решает дело в пользу Троекурова. Владимир решает установит свою справедливость и уходит в разбойники.
Вот как описывается деятельность Дубровского-атамана: "Он нападает не на всякого, а на известных богачей, да и тут делится с ними, а не грабит до чиста. А в убийствах никто его не обвиняет". Его поступок с Анной Савишной благороден: он отпустил ее приказчика с письмом и деньгами, а узнав о его подлости, обнаружил перед вдовой его обман, так что деньги были найдены, а приказчик высечен. Особо подчеркнул Дубровский свое понятие об офицерской чести: "Знайте, что Дубровский сам был гвардейским офицером, он не захочет обидеть товарища".
Но в конце повести этот романтический образ разбивается реальностью жизни. Правительство посылает солдат на усмирение Дубровского. И Владимиру приходится убить такого же офицера, каким он был сам раньше. Он понимает сам, что этот поступок не укладывается в понятия о чести и справедливости, которых он старался придерживаться. Поэтому именно после этого случая он исчезает.
Так Пушкин развенчивает миф о "благородном разбойнике". Автор показывает, что разбой обязательно приведет к убийству, что грех порождает еще больший грех. В жизни "благородных разбойников" не бывает - все они обязательно становятся просто разбойниками. Поэтому Пушкин так сухо описывает эту сцену: "Дубровский подошел к офицеру, приставил пистолет к груди и выстрелил". Это даже не сражение, а просто убийство.
Симатов Арсений, 6 класс, 2001 г. http://schools.keldysh.ru/schtrgym/literwork2.htm

В. Дубровский - благородный разбойник?
В литературе благородный разбойник - это человек, которого разорили, он ушел в разбойники и грабит и убивает только богачей, а помогает бедным. В повести "Дубровский", написанной А.С.Пушкиным в 1832 - 1833 гг., рассказывается о молодом помещике Владимире Дубровском, которого разорил друг его отца, Кирила Троекуров, Владимир начинает разбойничать, и влюбляется в дочку своего врага. Но Маша выходит замуж за другого человека, и Дубровский уезжает за границу. Когда он был разбойником, он помогал бедным, мстил своим врагам. Благородный ли он разбойник? Я считаю, что нет.
Во-первых Владимир не благороден, потому что он разбойник. Грабить и убивать - это смертный грех и преступление закона. Дубровский на это не смотрит и спокойно разбойничает, хотя у него были варианты, как честно зарабатывать кусок хлеба: Владимир мог работать как все, мог стать военным. Он сам избрал путь греха. Это не благородно. Дубровский наводил ужас на людей. Вот как это описывается Пушкиным:… "В** появились разбойники и распространили ужас по всем окрестностям. Меры, принятые против них правительством, оказались недостаточными. Грабительства оно другого замечательнее, следовали одно за другим. Не было безопасности ни по дорогам, ни по деревням… Они разъезжали днем по всей губернии, останавливали прохожих и почту, приезжали в села, грабили помещичьи дома и предавали их огню..." И это то с "благородным " начальником Дубровским!
Во-вторых, Владимир мстил врагам. Разве это благородно? Нет! И он сам, без тени сожаления говорит это Маше про ее отца. Вот что он говорит: "Первый мой кровавый подвиг должен был совершиться над ним. Я ходил окало его дома, назначая, где вспыхнуть пожару, откуда войти в его спальню, как перекрыть ему все пути к бегству… " Вот тебе и благородство.
Дубровский якобы любит Машу Троекурову без памяти, готов за нее в огонь и в воду. Но он сам себя обманывает. Разве это беззаветная любовь, когда ты даже не можешь чего - то потерять ради любимой?! Нет, это не любовь. Вот что говорит об этом автор: "Ночуя в одной комнате с человеком, коего мог он почесть личным своим врагом и одним из главных виновников его бедствия, Дубровский не мог удержаться от искушения. Он знал о существовании сумки и решился ею завладеть". Ну и любовь!
Я считаю, что он не благородный разбойник, потому что, по- моему, благородных разбойников не бывает, но он мне нравится как умный и сильный человек.
Уманец Анастасия, 6 класс, 2001 г.

Митрополит Анастасий (Грибановский)

Пушкин в его отношении к религии и Православной Церкви

      Однако ничто не питало и не услаждало так его сердце, как Евангелие. В написанном им разборе благочестивой книги Сильвио Пеллико "Об обязанностях человека" есть замечательные слова, посвященные изображению неувядающей силы и красоты этой вечной Книги, производящей неотразимое действие на сердце человека.
      Написанные прозой, они поднимаются до высокой поэзии, свидетельствующей об искренности и глубине вложенного в них чувства. "Есть книга, коей каждое слово истолковано, объяснено, проповедано во всех концах земли, применимо ко всевозможным обстоятельствам жизни и происшествиям мира: из коей нельзя повторить ни единого выражения, которого не знали бы все наизусть, которое не было бы уже пословицей народов; она не заключает уже для нас ничего неизвестного, но книга сия называется Евангелием, и таковая ее вечно новая прелесть, что если мы, пресыщенные миром или удрученные унынием, случайно откроем ее, то уже не в силах противиться ее сладостному увлечению и погружаемся духом в ее божественное красноречие".
      Таков восторженный гимн, воспетый Пушкиным в честь Евангелия. Его следовало бы иметь перед глазами каждому христианину, чтобы всякий черпал возможно больше из этой "единственной книги, в которой все есть" (слова Пушкина, сказанные Ф.Глинке).
      Пушкин добавляет далее, что он "дерзнул упомянуть о Божественном Евангелии, потому что мало избранных даже между первыми пастырями Церкви, которые в своих творениях приближались кротостью духа, сладостью красноречия и младенческою простотой сердца к проповеди Небесного Учителя". Самое слово "дерзнул" показывает, с каким благоговением он относился к Евангелию.
      Следует отметить, что сам Пушкин в зрелом возрасте везде подходил к Слову Божию именно в непосредственной младенческой простоте сердца, не искушаемый духом скептицизма, соблазнившего Толстого. Он и здесь был глубоко народен, как и во всем своем отношении к Церкви и ее установлениям. Он воспринимает их так, как их чувствовали и воспринимали искони миллионы русских православных людей, не мудрствующих лукаво.
      Там, где это нужно, он умел склонить свою венчанную лаврами голову перед авторитетом Церкви. Это ясно показала его знаменитая поэтическая полемика с митрополитом Филаретом по вопросу о смысле жизни. Два великих современника - Филарет и Пушкин, как две могучие духовные вершины, высоко поднимающиеся над своим временем и окружающею их средою, не могли не заметить друг друга. Митрополит Филарет, этот тонкий художник слова, полного яркой образности и запечатленного иногда высокой духовной поэзией, не мог не оценить вдохновения Пушкина, обогатившего сокровищницу русского языка и ставшего откровением в нашей литературе. С другой стороны, Пушкин, столь чуткий ко всему высокому и прекрасному, стремившийся объять своим гениальным даром все высшие проявления человеческого духа, не мог не остановить своего внимания на Филарете, которого уже тогда почитала вся Россия как мудрого пастыря, глубокого богослова и вдохновенного, непревзойденного по своему красноречию проповедника. Особенно близко он должен был соприкасаться с московским Первосвятителем во время своих частых приездов в первопрестольную столицу, жизнь которой глубоко была запечатлена умственным и нравственным влиянием последнего. Мы ниоткуда, однако, не видим, чтобы Филарет и Пушкин состояли в близких личных отношениях между собой и даже чтобы они вообще встречались один с другим вне официальной обстановки. Но они имели общих друзей и почитателей, старавшихся этих двух великих людей своего времени сблизить между собою. Таковыми были Шевырев, А. И. Тургенев и особенно Елизавета Михайловна Хитрово, дочь знаменитого М. И. Кутузова. Женщина большого ума и доброжелательного сердца, глубоко православная по своим убеждениям, она высоко почитала великого русского иерарха, как и испытывала искреннее преклонение пред поэтическим талантом Пушкина. Пользуясь доверием и расположением одного и другого, она со свойственной ей чуткостью женского сердца стала живым нравственным звеном между ними. Как видно из недавно опубликованных ее писем к Пушкину, митрополит Филарет поручал ей иногда передавать о некоторых происшествиях в Москве Пушкину, и она исполняла эти поручения, "не смея его ослушаться" (письмо Пушкина из Петербурга 18 марта 1830 г.). Но историческая заслуга Е. М. Хитрово состоит в том, что она явилась посредницей в их встрече на литературном поприще, вызванной появлением в печати стихотворения Пушкина "26 мая 1828 г." (день его рождения) и начинающегося словами:
Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана?
Иль зачем судьбою тайной
Ты на казнь осуждена?

      Эти стихи появились, однако, на полтора года позднее поставленной над ними даты, будучи напечатаны в "Северных цветах". По свидетельству Бартенева, основанному на словах самого митрополита Филарета, именно Е. М. Хитрово привезла ему это произведение Пушкина ("Пушкин и его время". Сб., Харбин, 1936, с. 151), желая, очевидно, обратить на них его внимание. Навеянное припадком меланхолии, нередко посещавшей Пушкина при всей его видимой жизнерадостности, это мрачное стихотворение было жалобой на слепой и жестокий рок, управляющий, как ему казалось, его жизнью. Вера в неотвратимый рок, или судьбу, предназначенную каждому из людей, была вообще свойственна Пушкину, - здесь он дал ей только наиболее яркое и горькое выражение. Так как подобная безотрадная философия, распространяемая великим поэтом, не могла не производить смущения в умах тогдашнего общества, митрополит Филарет решил не оставлять его стихотворения без ответа. Его целью было доказать всем и особенно самому поэту, что наша судьба отнюдь не предопределена для нас слепым роком, как думали язычники, она управляема разумною и благою волею Творца и Промыслителя мира, указавшего для нее высокое назначение в приближении к его совершенству. Мы сами становимся источником своих страданий, отступая от Него, и снова обретаем душевный покой и мир, возвращаясь в Его лоно. Замечательно то, что Филарет нашел нужным облечь эти мысли в стихотворную поэтическую форму, желая таким путем лучше довести их до сердца поэта. Тот же стихотворный размер и почти те же слова и выражения, но наполненные различным содержанием, делают невольно оба эти стихотворения как бы параллельными и вместе противоположными друг другу. Особенно этот параллелизм заметен в следующих двух строфах митрополита Филарета:
Не напрасно, не случайно
Жизнь от Бога нам дана,
Не без воли Бога тайной
И на казнь осуждена.

Сам я своенравной властью
Зло из темных бездн воззвал,
Сам наполнил душу страстью,
Ум сомненьем взволновал.

      Стихи митрополита Филарета, по собственному его признанию, сделанному Шевыреву, были помещены в "Звездочке" [17] без подписи, но они тотчас же стали известны Пушкину. Поэт оценил снисхождение к нему со стороны высокого иерарха Церкви, выразившееся в столь необычной форме обращения к нему со стороны знаменитого церковного витии, и ответил на стихотворение замечательными "Стансами", являющимися одним из лучших перлов его поэзии. Приводим их полностью:
В часы забав иль праздной скуки,
Бывало, лире я моей
Вверял изнеженные звуки
Безумства, лени и страстей.

Но и тогда струны лукавой
Невольно звон я прерывал,
Когда твой голос величавый
Меня внезапно поражал.

Я лил потоки слез нежданных,
И ранам совести моей
Твоих речей благоуханных
Отраден чистый был елей.

И ныне с высоты духовной
Мне руку простираешь ты,
И силой кроткой и любовной
Смиряешь буйные мечты.

Твоим огнем душа палима
Отвергла мрак земных сует,
И внемлет арфе Серафима
В священном ужасе поэт.

(По требованию цензора Пушкин должен был изменить редакцию последней строфы. Первоначальный ее текст был таков:
Твоим огнем душа согрета
Отвергла мрак земных сует,
И внемлет арфе Филарета
В священном ужасе поэт.)

      Здесь поистине достойно удивления все: и возвышенность вдохновенной мысли, и величавая торжественность, и в то же время искренность и благородство тона, и глубокое смирение сердца, не боящегося всенародной исповеди в своих заблуждениях и страстях, и, наконец, самая звучность и музыкальность стиха, полного изящной, временами нежной благоухающей гармонии.
      Для нас очень важно здесь признание поэта, на которое обратил внимание еще Гоголь в "Выбранных местах из переписки с друзьями", что он еще в ранней легкомысленной молодости привык внимать "благоуханным речам" митрополита Филарета, врачевавшего "раны" его совести: этим определяется степень влияния последнего на его нравственное развитие. Не менее трогательно его преклонение пред духовной высотою пастыря Церкви, пред его "кроткой и любовной силой", которою тот усмирял в нем бурные порывы сердца. Заключительный аккорд "Стансов" -
Твоим огнем душа палима
Отвергла мрак земных сует,
И внемлет арфе Серафима
В священном ужасе поэт, -

является одним из высших взлетов его творчества, свидетельствуя в то же время о полном умиротворении его мятущейся души, ощутившей снова радостную красоту жизни после пережитой им внутренней бури.
      Сама музыка стихов говорит нам об этом гармоническом возвышенном настроении поэта. Пушкинисты, привыкшие прислушиваться к самому сочетанию звуков в поэзии Пушкина, справедливо видя в нем живую иллюстрацию внутренних переживаний поэта, могли бы здесь услыхать действительно как бы торжественные отзвуки арфы Серафима: так много в них законченной гармонии духовной силы и красоты.
      Не забудем, что Пушкин писал "Стансы" в 1830 году, т.е. когда он был уже во вполне зрелом возрасте и находился в зените своей общепризнанной славы. Наша история не знает другого примера подобного литературного состязания между строгим по своим взглядам и мудрым русским архипастырем и свободолюбивым гениальным поэтом, в котором последний не только не устыдился признать себя побежденным, но и, как смиренный ученик, с благодарностью лобызал руку своего духовного наставника.
      (Напрасно о. С.Булгаков в своей статье "Жребий Пушкина" на основании заметки Пушкина 1835 г., где он называет митрополита Филарета "старым лукавцем", старается доказать, что в позднейшее время отношение поэта к Филарету Московскому не было положительным. Эта заметка могла быть внушена каким-либо случайным настроением поэта: по крайней мере, в своей критической статье, посвященной сочинениям Георгия Конисского, в 1836 г. он восхищается "умилительной простотой его красноречия".)
      Кто бы мог представить себе в таком положении Толстого, в своей гордой исключительности считавшего себя непогрешимым даже в религиозных вопросах и не терпевшего прикосновения к своим произведениям какой-либо критики, особенно со стороны духовных лиц. Быть может, под влиянием этого урока, полученного от мудрого святителя, Пушкин к концу жизни, по словам Плетнева, часто возвращался к беседам о Божественном Промысле, управляющем миром и направляющем его жизнь к благим целям, и благостным примиренным оком стал взирать на этот последний, несмотря на наличие в нем зла.
      Как мы уже видели ранее, сила Пушкина состоит в том, что он, в противоположность Толстому, никогда не отрывался от русской православной стихии и от постоянного соборного общения с народом, почерпая из него ту исключительную духовную мудрость, которую мы начинаем понимать только теперь, хотя он остается еще не раскрытым и не разгаданным до конца. Он углубил ее основательным изучением минувших судеб родной земли, что особенно помогло ему оценить кроткое смиренное величие родной Православной Церкви и те блага, какие принесло с собой восточное Православие нашему народу. Как мы видели, в "Борисе Годунове" он отметил со всею силою своего таланта преобладающее животворящее значение Церкви в строительстве русской общественной и государственной жизни.
      Ранее "Бориса Годунова", в 1822 г., написаны были его "Исторические записки" [18], где он в прозаической форме изображает исторические заслуги нашей Церкви и нашего духовенства перед русским народом. Православная вера навсегда определила, по его мнению, духовный облик последнего. Мы постараемся, однако, говорить его собственными словами, ибо у него каждая мысль заключена в точную, вполне соответствующую ей форму и каждое слово поставлено на своем месте: его нелегко ни заменить другим, ни переставить на другое место.
      "Греческое вероисповедание, - пишет Пушкин, - отдельное от всех прочих, дает нам особенный национальный характер... В отличие от западного - католического, составляющего "особое общество", т. е. как бы государство в государстве, наше духовенство жило неразрывно жизнью со своим народом, служа "посредником между ним и государем, как между человеком и Божеством". "Мы обязаны монахам нашей историей, следственно, и просвещением" (Исторические записки, 1822 г.).
      Духовенство пронесло и сохранило этот светоч сквозь мрачные годы татарского ига и тем помогло русскому народу сохранить свой национальный облик.
     "Нашествие татар, - пишет Пушкин в своей статье о русской литературе (Вступление), - не было, подобно наводнению мавров, плодотворным: они не принесли нам ни алгебры, ни поэзии". "Духовенство, пощаженное сметливостью татар, одно в течение двух мрачных столетий питало искры бледной византийской образованности. В безмолвии монастырей иноки вели свои беспрерывные летописи: архиереи в посланиях своих беседовали с князьями и боярами в тяжелые времена искушений и безнадежности" [19].
      Россия спасла "христианское просвещение" - не только для себя, но и для Европы, защищая ее от варваров. "Европа в отношении к России всегда была столь же невежественна, как и неблагодарна".
      Правительство, по мнению Пушкина, не сумело оценить в должной степени этого исторического значения нашего духовенства в деле просвещения и нравственного воспитания народа.
      Отдавая дань должного уважения государственной мудрости Екатерины II, "поместившей Россию на пороге Европы", Пушкин со свойственной ему правдивостью не мог, однако, ей простить того, что "Екатерина явно гнала духовенство, жертвуя тем своему неограниченному властолюбию и угождая духу времени. Но, лишив его независимого состояния и ограничив монастырские доходы, она нанесла сильный удар просвещению народному. Семинарии пришли в совершенный упадок. Многие деревни нуждаются в священниках. Бедность и невежество этих людей, необходимых в государстве, их унижает и отнимает у них самую возможность заниматься важною своею должностию. От сего происходит в нашем народе презрение к попам и равнодушие к отечественной религии"...
      В нашей литературе редко можно встретить столь искреннюю и горячую защиту нашего обездоленного духовенства, внушенную нашему национальному поэту не только его здоровым русским православным чувством, но и тем "беспристрастием", какое он считал признаком истинного просвещения.
      Те же самые побуждения заставили его выступить убежденным апологетом родной Православной Церкви, против своего друга Чаадаева, увлекавшегося блестящими внешними культурными одеждами католичества и его монархическим устройством.
      Пушкин вступает с ним в настоящий богословский спор, хотя и признает, что он недостаточно вооружен для этого. Он решительно отвергает утверждение Чаадаева, что "мы черпали христианство из нечистого (т. е. византийского) источника", что "Византия была достойна презрения и презираема" и т. д.
      "Но, друг мой, - возражает Пушкин, - разве Сам Христос не родился евреем, и Иерусалим разве не был притчею во языцех? Разве Евангелие оттого менее дивно? Мы приняли от греков Евангелие и предание, но не приняли от них дух ребяческой мелочности и прений. Русское духовенство до Феофана было достойно уважения: оно никогда не осквернило себя мерзостями папства и, конечно, не вызвало бы реформации в минуту, когда человечество нуждалось в единстве. Я соглашаюсь, что наше нынешнее духовенство отстало. Но хотите знать причину? Оно носит бороду - вот и все, оно не принадлежит к хорошему обществу".
      Не отрицая культурного превосходства западно-христианского мира перед Россией, он говорит, что этим Европа обязана нашей Родине. Благодаря "нашему мученичеству", пережитому в то время, когда мы удерживали напор монголов, католическая Европа без помехи могла энергически развиваться. Что же касается единства, какое прельщало Чаадаева в католицизме, то Пушкин находит, что воплощение его надо видеть христианам в идее Христа, а не в папе. В своем последнем письме (1836 г.) он, как известно, клянется честью, "что ни за что на свете не захотел бы ни переменить отечества, ни иметь другой истории, как истории наших предков такою, как нам Бог послал". Так мог писать только истинный патриот, беззаветно любящий свою Родину и свою Церковь, принимавшей живое и плодотворное участие в строительстве нашей истории.
     Свое отрицательное отношение к католичеству Пушкин выразил и в статье "Современника", посвященной оценке деятельности архиепископа Георгия Конисского [20] в Белоруссии в связи с разбором его сочинений. С нескрываемым негодованием он описывает здесь гонение на Православие, воздвигнутое католическим фанатизмом. "Миссионеры насильно гнали народ в униатские костелы, ругались над ослушниками, секли их, заточали в темницы, томили голодом, отнимали у них детей, дабы воспитывать в своей вере, уничтожали браки, совершенные по обрядам нашей Церкви, ругались над могилами православных". Самого Георгия Конисского он считает героем и мучеником своего пастырского долга, ибо он дважды подвергался нападению католиков и оба раза с опасностью для жизни. С возмущением описывает он особенно второе покушение на жизнь Георгия Конисского, организованное иезуитскими воспитанниками в Могилеве. "Буйные молодые люди вломились в ворота (архиерейского дома), перебили окна, ранили несколько монахов, семинаристов и слуг, но, к счастью, не нашли Георгия, скрывшегося в подвалах своего дома".
      Чем выше ценил Пушкин Православие, тем более хотел, чтобы мы приобщили к нему и другие народы, вошедшие в состав нашего государства; в нашей религии он видел лучшее средство для того, чтобы умягчить их нравы и привить к ним русскую культуру, после чего они стали бы органическою частью русской державы. По пути в Арзрум, при виде диких кавказских горцев, он высказывает ряд глубоких мыслей о христианской миссии. Пушкин справедливо говорит, что в этой области мы еще не выполнили своего долга, и наша Церковь уступает в миссионерском рвении католической.
      Терпимость, какую мы проявляли всегда к иноверцам и даже язычникам, по его мысли, не освобождает нас от обязанности заботиться об обращении наших заблудших братьев на путь истины.
      "Разве истина дана нам для того, чтобы скрывать ее под спудом? Мы окружены народами, пресмыкающимися во мраке детских заблуждений, и никто из нас еще не думал препоясаться и идти с миром и крестом к бедным братьям, лишенным доныне света истинного. Так ли исполняем мы долг христианина?.."
      "Кавказ ожидает христианских миссионеров", - заключает он поучительную путевую записку о миссионерстве. <...>
      Пушкин знал, какое важное значение имела Православная Церковь и в исторической судьбе других славянских народов - сербов и черногорцев, и потому его песни западных славян иногда превращаются в гимны Православию, которое свято блюдет народ, готовый всегда идти за свою веру на смерть, как и Православная Церковь блюдет и укрепляет народ, угнетаемый неверными.
      Стихотворение "Видение Короля" нельзя назвать иначе, как похвалою мученичеству, нашедшей свое лучшее выражение особенно в следующих словах Короля:
Громко мученик Господу взмолился:
"Прав Ты, Боже, меня наказуя!
Плоть мою предай на растерзанье,
Лишь помилуй мне душу, Иисусе!"

      Православное мировоззрение Пушкина создало и его определенное практическое отношение к Церкви. Если о нем нельзя сказать, что он жил в Церкви (как выразился Самарин о Хомякове), то, во всяком случае, он свято исполнял все, что предписывал русскому человеку наш старый благочестивый домашний и общественный быт. Он посещал богослужение, исполнял долг говения, глубоко понимая значение исповеди и Святого Причастия для христианина, особенно в минуты тяжких душевных испытаний, как мы видим на примере Кочубея. С неподражаемым проникновенным настроением и теплотою поэт рисует состояние кающегося грешника и его духовного отца, принимающего на себя его греховное бремя, - в стихотворении "Вечерня отошла":
Трепещет луч лампады
И тускло озаряет он
И темну живопись икон,
И их богатые оклады.
И раздается в тишине То тяжкий вздох, то шепот внятный.
И мрачно дремлет в тишине
Старинный свод глухой.
Стоит за клиросом монах
И грешник, неподвижны оба.
И грешник бледен, как мертвец,
Как будто вышедший из гроба.
Несчастный, полно, перестань.
Ужасна исповедь злодея<...>
Молись. Опомнись - время, время.
Я разрешу тебя - грехов
Сложу мучительное бремя.

      Таких стихов нельзя создать только силою одного воображения, их надо пережить и перечувствовать.
      Подобно предкам, поэт не только помнит своих дорогих отошедших, но и поминает их церковной молитвой в нарочитые дни, заказывая о них панихиды. Он не забывал даже помолиться о повешенных декабристах, хотя делал это тайно, как признавался Смирновой, и не потому, что боялся обнаружить связь с ними пред лицом правительства, а потому, что находил излишним без нужды обнажать свои религиозные чувства пред другими, считая, что они тогда в значительной степени теряют свою внутреннюю ценность.
      Благочестивые фамильные предания и обычаи были для него священны. Он стоял здесь выше светских предрассудков. Следующий факт, отмеченный Вересаевым, наглядно рисует пред нами эту черту его нравственного характера.
      "В роде бояр Пушкиных с незапамятных времен хранилась металлическая ладанка с довольно грубо гравированным на ней Всевидящим Оком и наглухо заключенной в ней частицей Ризы Господней. Она - обязательное достояние старшего сына, и ему вменяется в обязательство 10 июля, в день праздника Положения Ризы, служить пред этой святыней молебен. Пушкин всю жизнь свою это исполнял и завещал жене соблюдать то же самое, а когда наступит время, вручить ее старшему сыну, взяв с него обещание никогда не уклоняться от семейного обета".
      Свои письма к жене он почти всегда заключает патриархальным родительским благословением, посылаемым детям, не отделяя в этом случае от них и саму Наталью Николаевну: "Целую Машу (дочь) и благословляю, и тебя тоже, душа моя, Христос с вами", - заключает он свое письмо Наталье Николаевне от 30 сентября 1832 г. из Москвы. "Благословляю Машку с Сашкой" (сыном), - пишет он также жене 27 августа 1833 г.
      Особенно трогательно было последнее родительское благословение, преподанное детям уже на смертном одре.
      Брак и семья, освященные церковным благословением, были для него святыней. Эта мысль глубоко укоренена в его творениях, проходя через них яркою нитью.
      Классический пример Татьяны, во имя святости супружеского долга отвергшей Онегина и заглушившей еще не угасшую любовь к нему в сердце, останется навсегда образцом истинно православного отношения к браку, навеки соединяющему "во едину плоть" мужа и жену, и нерасторжимому по самой своей природе.
      Не только Татьяна, но и ее мать Ларина, и ее няня соединены были по воле родителей с нелюбимыми супругами, однако остались им верными на всю жизнь во имя данного перед Богом обета.
Да как же ты венчалась, няня?
спросила юная Татьяна;
Так, видно, Бог велел.

(Евгений Онегин, гл. III, XVIII)

      Мария Кирилловна Троекурова также проявила большую нравственную доблесть, отказавшись покинуть князя Верейского, с которым была только что против воли повенчана, сколько ни настаивал на этом Дубровский, явившийся ее освобождать. "Вы свободны", - сказал последний. "Нет, - отвечала она, - поздно. Я обвенчана, я жена князя Верейского". "Что вы говорите, - закричал с отчаянием Дубровский, - нет, вы не жена его, вы были приневолены, вы никогда не могли согласиться". "Я согласилась, я дала клятву, - возразила она с твердостью, - князь мой муж, прикажите освободить его и оставьте меня с ним".
      Поучительный пример патриархальных семейных добродетелей мы видим в домашней жизни Лариных (в "Евгении Онегине"), и особенно у Гриневых и Мироновых (в "Капитанской дочке"), нарисованных с особою любовью нашим поэтом.
      В то же время он выносит суровое осуждение Марии Кочубей, заплатившей за незаконную связь со своим крестным отцом Мазепой позором и сумасшествием.
      Пушкин оказал большое влияние на русское общество в смысле утверждения в нем здоровых и крепких семейных начал, не только своими произведениями, но отчасти и собственным примером, ибо он был нежным, любящим супругом и заботливым отцом, как это видно из его писем к жене и своим друзьям. Самая ревность об охране доброго имени своей жены, повлекшая за собою его роковую дуэль и смерть, истекала из его желания сохранить незапятнанной чистоту семейного очага, которой он искренно дорожил.

     Примечания

      17. Впервые стихотворный ответ митрополита Филарета был опубликован в статье С.Бурачека "Видение в царстве духов" в журнале "Маяк", ч. X, 1840, с. 59. Ссылка на журнал "Звездочка", издававшийся А.О.Ишимовой (1806-1881), недостоверна, да и выходить он начал гораздо позже, с 1842 г. Так что при жизни Пушкина ответ владыки Филарета был известен лишь по спискам, а самому поэту текст передала близкая его знакомая Елизавета Михайловна Хитрово, дочь фельдмаршала М.И.Кутузова. Все сношения "позднего" Пушкина со святителем Филаретом проходили только через нее.
      Степана Анисимовича Бурачека (1800-1876) либеральная критика подвергала жестоким нападкам как "энтузиаста реакции", возглавителя "оппозиции застоя" (последнее выражение принадлежит Аполлону Григорьеву). Между тем, руководимый им журнал "Маяк", едва ли не единственный из периодических изданий, постоянно публиковал материалы о русских подвижниках благочестия, а также богословские и церковно-исторические статьи. Правда, разбор современной литературы в "Маяке" неизменно сопровождался сетованием на упадок и растление, новейшую поэзию Бурачок представлял как "вертеп разбойников", обвиняя в безбожии всех и вся, и прежде всего Пушкина. В упомянутой статье "Видение в царстве духов" ставится под сомнение все творчество гениального поэта, якобы не имеющее "ни одной высокой мысли о Боге, о вере о Иисусе Христе Господе Искупителе нашем, о Православной Руси, о героях, прославивших русское имя".
      Из других стихотворений святителя Филарета известны: "Старость" (1807, в честь митрополита Платона Левшина) и "Вечерняя песнь путешественника" (1820, см. сентябрьскую книжку "Душеполезного чтения" за 1867 г.) Текст ответа митрополита Филарета Пушкину, помещенный в настоящем издании, выверен по публикации, вышедшей при жизни автора, исправления искажений специально не оговариваются.  ^

      18. Под "Историческими записками" автор имеет в виду статью Пушкина "О Екатерине II". Рукопись датирована 2 августа 1822 г. Оригинал без названия, заголовок поставлен издателями. Впервые статья опубликована // "Библиографические записки", 1859, № 5. В ряде изданий ее подавали как "Заметки по русской истории XVIII в."  ^

      19. Владыка Анастасий не совсем точно воспроизводит фрагменты статьи "О ничтожестве литературы русской" (1834). У Пушкина сказано: "Долго Россия оставалась чуждою Европе. Приняв свет христианства от Византии, она не участвовала ни в политических переворотах, ни в умственной деятельности римско-кафолического мира...
      Духовенство, пощаженное удивительной сметливостью татар, одно - в течение двух мрачных столетий - питало бледные искры византийской образованности. В безмолвии монастырей иноки вели свою беспрерывную летопись. Архиереи в посланиях своих беседовали с князьями и боярами, утешая сердца в тяжкие времена искушений и безнадежности. Но внутренняя жизнь порабощенного народа не развивалась. Татаре не походили на мавров. Они, завоевав Европу, не подарили ей ни алгебры, ни Аристотеля".  ^

      20. Георгий Конисский (1717-1795), архиепископ Белоруссии, миссионер, оставивший обширный труд "История руссов", появившийся в обращении между 1822 и 1839 гг. Пушкину принадлежит один из первых откликов на выход в свет двухтомного собрания трудов белорусского святителя, который он поместил в журнале "Современник" (1836, т. 1, С.85-110). Пушкин видел в Конисском въедающегося проповедника, замечательного живописателя и изобразителя судеб Украины, отмечал сочетание поэтической свежести, критики и страстной любви к Родине в "Истории руссов".
      В 1830-е годы отношение к этому труду Конисского стало среди историков заметно критическим, позднее С.М.Соловьев и Н.И.Костомаров серьезно заявили о недостоверности сведений, содержавшихся в нем, а в 1865 г. был прямо поставлен вопрос о их подложности. Пушкин, безусловно, не сомневался в авторстве архиепископа.

Тогда получается, что само понятие личного счастья весьма сильно изменилось. Не путаем ли мы, пребывая в ослеплении ( отчасти от навязчивой рекламы века сего, отчасти по грехам нашим) страсть с любовью истинной? Неужели наша молодежь более счастлива, заключая браки по любви? Врядли. Так ли уж несчастлива Маша и Татьяна Ларина? Не думаю, что выйдя замуж за мужчин, которых героини любили, они были бы избавлены от страданий.  "На свете счастья нет, но есть покой и воля." ( Вот и вывод Пушкина, женатого по любви!) Парадокс, но обе героини, исполнив дочерний долг, обретают именно  покой душевный и отвергают возлюбленных по своей воле! Мужчины жалки в сравнении с ними...

Получается, Юля, что все люди, мужчины и женщины должны стремиться в любви только лишь к покою? А как же любовь Ромео и Джульетты? Да и других персонажей? Это ведь всё не выдумано, это есть в жизни, только поэтами воспето. Как сейчас учёные выяснили, что любовь-это изменение химического состава крови. Значит, любовь-состояние не нормы? Но вся мировая литература почему то воспевает любовь, а не покой. А в любви, даже взаимной, покоя быть не может. Не думаю, что такой сложный вопрос, как восприятие любви в православном сознании так легко определить. Мне кажется, всё намного сложнее. Ведь Господь всё таки поДАРил нам это чувство. А зачем?

Маша, менее всего я склонна давать рецепты или осуждать. Но очевидно, что страсть так же похожа на любовь, как стеклышко на алмаз. Поэтому следствие страсти - гибель, мучения. следствие же любви - радость, жизнь и не побоюсь этого слова - покой душевный.
Потому-то Цветаева видела в любви лишь боль: " Ураган? Огонь ? Поскромнее, куда так гормко. Боль, знакомая как глазам ладонь, как губам имя собственного ребенка." Ослепленные страстью - мы часто не отличаем правды от лжи, обманываем сами и бываем обмануты другими.
  Не в том ли состоит любовь истинная, чтобы оказывать милосердие, не желая своего (по слову апостола)? Вот и получается, что истинную любовь к людям  можно видеть в монастыре, к примеру. Среди тех, кто отрекся от мира по собственной воле, но молится за грешный род людской...
   Что же касаемо любви супругов - есть и здесь литературыне примеры. Классический -"Старосветские помещики": двое старичков несут безропотно свой крест.

Если приводить пример любви между супругами, пронесенной через десятилетия - то мне очень в этом плане нравится пьеса "На Золотом пруду". Она была не раз экранизировна и много раз поставлена на сцене.

Отредактировано Антон Сергеевич (2008-02-28 15:22:25)

Прот. Георгий Митрофанов

Русская художественная литература XIX века

Русская художественная литература XIX века сказала  о семье гораздо больше возвышенных слов, чем вся русская литература на протяжении веков.  Для нас идеалом женщины, живущей духовной жизнью, стала почему-то Татьяна Ларина, выросшая в семье, пронизанная дурным английским мистицизмом, гадающая, верящая в вещие сны, ведущая себя неадекватно по отношению к мужчине. И только в самом конце произносящая единственную, безусловно, христианскую, тираду. Вот мы и начинаем говорить, что Татьяна Ларина – идеал женщины, живущей духовной жизнью. На фоне литературы – безусловно, но с точки зрения христианского мировоззрения ее образ требует серьезной катехизаторской работы. Я уже не говорю о тургеневских женщинах, которые или выступают в контексте конфликта с традиционной семьей, или уж если христианки, то только потому, что семейная жизнь не удалась. Гончаровские женщины заслуживают уважения, но они  совсем нецерковные или малоцерковные.

      Нам предлагается очень устойчивый стереотип, что в  монахи, особенно монахини, идут люди исключительно с несложившейся личной жизнью. Это неправда, тем более, что в XIX веке монашество в значительной степени разрасталось и трудно предположить, что среди женщин были одни неудачницы. Хотя история женского монашества – это история довольно грустная на фоне мужского монашества в нашей Церкви.

     Постепенно, именно в русской литературе возникает искусительное и опасное противопоставление: подлинности любви вне брака, вне семьи и отсутствие любви в браке, в том самом браке, который был обязателен для всех христиан. Создавая подчас яркие образы женщин, русская художественная литература по сути дела не предлагает нам идеала христианской семьи. В этом отношении даже Достоевский весьма показателен: найдите у него образ христианской семьи. А Лесков? Лесков опять-таки исключение. 

http://www.pravmir.ru/article_2107.html

Кто кроме меня прочитал Ирину Измайлову,"1612:Спаситель царства Московского"?

Я не читала.
Борис, Вы рекомендуете?

Вот ты поставь меня к стенке, и неставь на меня ревОльвер и я всё равно скажу что любви без страсти не бывает, особенно в молодости. Это может быть всё что угодно, только не любовь. Дорогая моя Юлия-Джулия-Южульетта, а не поговорить ли о "Ромео и Джульетте"? На курайнике по это название производит та-а-акие страсти-мордасти! Почему православный человек не может испытывать полный набор самых разных чувств? Почему он всё время должен ходить с постным лицом? И те, кто проповедует воздержание(Например, Кураев в Тагиле сказал, что сэкс-это просто бич для православного), врёт, не верьте!

Секс и продление рода - разные понятия.
Под словом "секс" отец Андрей имел в виду разврат, блуд и т.п.

Зря Вы так, Борис, торопливо-категоричны.  Неловко обсуждать такую тему публично. Есть православные книги об отношениях между мужчиной и женщиной, почитайте, возможно Ваше мнение если не изменится, то станет несколько иным.
      Влюбленность (ИМХО) - страсть, и противоположна по своей сущности именно любви. Влюбленность  ябы сказала - эрзац-любовь, синтетический заменитель любви. Тот, кто любит по-настоящему - не способен приничить зло любимому.  Влюбленный иногда бывает жесток, ревнив.
      Дорогие мои собеседники! Вспомним  житие Алексея, человека Божия. Он оставил после венца свою невесту. Уехал, вернулся через много лет в дом родителей, но до самой смерти не открылся ни родителям. ни ей. Причем девушка-жена сохраняла верность тому, кто ее покинул, и плакала о нем. считая его безвестно пропавшим, вместе с его матерью. Любовь ли это, как думаете?