Ты одна и ждёшь. Больше никто и не читает.

Не идёт, ну вот никак не идёт! Писанина моя не идёт. Даже компьютер устраивает мне разные выкрутасы, с которым мне всегда сложно справиться. Приходится звать мужа, а он уже по - тихому стреляется от меня.
Большущий был перерыв, ох, большущий. Ну вот, как начать? И почему это так сложно? Может, потому что я, как тот акын-что вижу, то пою? Сейчас усиленно буду прочитывать, а что же я там, до того, понаписала.
Да и пишу то, я в принципе, для себя. Да, знаю, что кто- то, возможно, зайдёт случайно в тему на форуме, или в мой блог и эдак, с ленцой, прочтёт моё чтиво. А кому -то, возможно понравится мой безыскусный язык. Знаете, есть такое творчество у художников – примитивистов. Пишут душой, как чувствуют, не придерживаясь никаких правил.
Вот, я себя к таким и причисляю. Возможно, даже и в этом случае, несколько переоцениваю себя. Короче, нет у меня амбиций на свой счёт никаких.
Итак…Всё ещё про первую любовь.
А не было романтической концовки, не было! А как хотелось бы, как хотелось бы-ы-ы! Да не повернёшь ведь вспять свою жизнь. Жизнь, в которой было понаделано столько глупостей.
Ну, вот мы с мамочкой и в Кемерово.
Должна сказать, что город этот мне чем то напоминает мой Нижний Тагил, в котором, скорее всего, я и окончу свою жизнь.
Такой же там большущий театр сталинского типа.
Сначала нам дали двухкомнатную хрущобу, и я, естественно, училась в начале в одной школе, про которую, ну ничегошеньки не помню. Ни учеников, ни педагогов, ни одного лица! Так как то, мимо и прошло, не оставив никакого следа в жизни.
А мама сразу вошла в работу. Начала репетировать «Трёхгрошовую оперу» Бертольда Брехта, бандоршу Дженни-Малину. Ставил сам главный, Климовский Вадим Львович. Интереснейшая личность, где то он теперь, и жив ли!
Сам же и играл в этом спектакле Человека от театра, а Мэкки-ножа, гангстера, главного героя, играл очень талантливый артист, Самохвалов Алексей Николаевич. Могучий мужичище, с потрясающим голосом. Про таких говорят, что его на сцене так МНОГО, что он собой всё пространство занимает. Хороший был спектакль, яркий, и, думаю, что он был очень Брехтовский. Потому что, Климовский, по своей творческой направленности был приверженцем театра представления. Трудно мне сейчас о каждом давать точную оценку, ведь я ещё была так молода. А вот у мамы роль не клеилась. Ну, не её это! Слишком мощная актриса, слишком много в ней было какой то неземной чистоты и силы. Потому бандорша как то «пролетела». Да и жалеть не о чем. Мама никогда не была бытовой актрисой.
Потом были ещё какие то роли, какие то спектакли. Мама стала партнировать с Самохваловым. Хорошая была театральная пара.
Мне, иной раз казалось, что маме Самохвалов нравился не только, как актёр. Но она была из той породы тех женщин, которые никогда не дадут мужчине этого понять.
И ведь обаятельная женщина была, общительная, умный и остроумный собеседник…Ну и всё… Могла бы и пококетничать, но нет, никогда не могла она себе этого позволить. Думаю, что она себя, как женщину, всегда недооценивала.
Мама не очень любила красиво одеваться, не следила за модой. Ей всегда было всё равно, что на ней надето. Помню, однажды Самохвалов крепко над ней подшутил. Она носила постоянно одну и ту же кашемировую кофточку, стирала, а потом опять одевала. В конце концов, кофточка на груди стала слегка просвечивать.
Так вот, шутник Самохвалов, пока мама была на сцене, выкрал кофточку и просто выбросил её. Бедная мама, когда закончился спектакль, обыскалась её. А в тот момент Самохвалов давился от хохота. Конечно, всё потом выяснилось. Мама не обиделась на него, но… поняла…Женщина за собой следить должна всегда. Ну и как то дальше всё таки стала одеваться поубористее.
Потом я очень хорошо запомнила маму в спектакле Радзинского «Снимается кино», где она сыграла совсем старую актрису. Роль маленькая, но исполненная такого трагизма, что вот уже сейчас, через столько лет, когда я сама приближаюсь к этому неизбежному актёрскому концу, не могу понять, КАКона это почувствовала, как страшно для актёра-быть уже никому не нужным, а ведь ей тогда было всего 40 лет!
Не могу не вспомнить монолог этой старой актрисы, уж очень он мне запал в душу, и…теперь уже навсегда:
" Я хотела бы написать книгу о трагической актрисе. О Рашель. О символе яркого театра. Мы все научились быть правдивыми и настолько простыми на сцене, что искусству становится скучно. Оно зевает. Оно становится похожим на диетическую столовую. Украден пафос, и взлёт, и скорбный рот трагического актёра! А вместо них застенчивый шёпот. Но такой шёпот не потрясает. Талант властвует на взлёте, он на пределе виден. Есть страсть, есть яркость, и есть необычайные слова, похожие на спелые плоды. Когда они падают, слышно. как вздыхает земля... И ещё я видела Сару Бернар, когда ей было 55 лет. Она играла Жанну д,Арк, которой было 18. Пьеса начиналась с допроса Жанны, и первая фраза была:"Сколько тебе лет, Жанна?" И Бернар должна была ответить:"Мне восемнадцать!". И весь Париж съехался на позор 55-летней Бернар. И раскрылся занавес, и она вышла, и судья спрашивает:"Сколько тебе лет, Жанна?" И она обвела глазами затаившийся партер, готовую взорваться галёрку, будто прося у них прощения. А потом вскрикнула, гортанно и с вызовом:"Мне восемнадцать лет!" И они заревели от восторга. Они поняли: актрисе всегда восемнадцать лет. Да, я хочу играть! Я хочу. Я хочу! И всегда буду хотеть! И никогда не признаюсь, что я старуха, и буду ходить на каблуках! И не буду носить очков! Потому что я-актриса, даже если я чья-то прабабушка!"

Да, я хочу играть! Я хочу играть! Я знаю, сколько ещё во мне есть того, что так необходимо сказать сегодня зрителю. Ведь я не просто актриса, я-православная актриса! И у меня ещё столько сил, которые потихоньку будут таять, таять… И жизнь закончится. Ведь я не всё сказала, не всё допела…

Ну вот, пока мамина творческая жизнь развивалась, я продолжала переписываться с Володей. Он писал, как ему нравится учиться, как там всё здорово, и как бы он хотел меня увидеть. А вот этого то я, как раз и не хотела на тот момент. Поскольку начала сильно меняться. Взрослеть, покрываться противными прыщами. И вообще, превратилась в гадкого утёнка. А он то думал, что я та самая красавица на фотографии, и та самая милая девочка, которую в Ташкенте видели его родственники. Увы, я превратилась опять в толстушку. И мне было противно смотреть на себя в зеркало. Правда, Слава Богу, этот период длился недолго. Я стала довольно быстро превращаться в нормальную девушку, стройную и, очевидно, симпатичную.
Тем временем, нам дали другую, уже нормальную квартиру, поближе к театру, сталинского тира. Правда, на 5 этаже. Это был элитарный дом, и в нём проживало всё местное начальство.
Я познакомилась с дочерью бывшего первого секретаря обкома партии, уже к тому времени, покойному. Дочку звали Таня Александрова. И она в моей судьбе сыграла большую роль. К этому я ещё вернусь.
Я перешла в другую школу, ближе к дому. Школа тоже, видимо, считалась элитарной. Когда я пришла в класс, меня приняли нормально.
Друзей там у меня тоже не было. Но и врагов тоже. Правда, однажды мне в портфель сунули дохлую мышь. Ну, как вы понимаете, женшины по особому реагируют на мышей, да ещё на дохлых. Я орала, как резаная! Так что, в классе я всех повеселила. Зато с параллельным классом у меня сложились особые отношения.
Хочу сказать, что к тому времени десятилетка вернулась. И вот мальчики из другого десятого класса стали проявлять ко мне повышенное внимание. Каждый вечер вся гурьба этих парней провожала меня до самого подъезда. Я шла впереди, ни с кем не заговаривая.Да и парни почему то побаивались ко мне приближаться. Вот так мы и шли: я –гордо впереди, а сзади толпа мальчишек, которые вполголоса переговаривались, хихикали, но и только.
Потом я, правда, подружилась с одним мальчишкой. Но это была простая дружба…с моей стороны. А вот с его… там всё было посложнее. Он был в какой то местной хоккейной команде и все девочки по нему сходили с ума. Но только не я.
А в нашей новой квартире появился некий мужчина. Актёр. Не буду называть его фамилии. Не хочу. Не знаю, почему мама впустила его к нам в дом.
Он и ночевать оставался. Но, правда, мама всегда спала в моей комнате, и, думаю, что до близких отношений там не дошло. Очевидно, маме было одиноко, ей, как любой женщине, хотелось любить и быть любимой. Но как это непросто и как, порой трагично складывается жизнь одиноких женщин. Думаю, этому К. лестно было бы иметь в супругах такую яркую личность. Как моя мама.
И на первых порах он усиленно ухаживал-делал комплименты, дарил цветы. Кстати, бы хорошим актёром и такого же типа, что и Алексей Николаевич Самохвалов-большой, горластый, этакий типаж русского богатыря. Они с мамой даже что то сыграли, какую то безделушную комедию под названием «Буря в стакане воды». Правильное было название. Ничего от этой бури и не осталось.
Потом этот К, когда стал оставаться у нас дома, вдруг в «хлам» запил. И мама просто не знала, как от него избавиться. А он очень скоренько сам дал для этого повод.
Как то, мамы не было, а он валялся с похмелья на кровати. Потом позвал меня. Я пришла, он попросил меня сесть на кровать. Я пододвинула стул и села рядом. Он начал нести какой то пьяный бред, а потом он просто начал, простите хватать меня за все места! Я ужасно испугалась!
Когда пришла мама, я ей всё это рассказала. Эх-х-х!...что тут началось! Я и представить не могла, сколько силы может быть в слабой женщине!...
Она стащила его с кровати, закинула его немногочисленные манатки в чемодан, сунула в руки, схватила этого громилу за шкирку, и, в буквальном смысле, спустила с лестницы. Я даже слышала, как это тело пересчитывало ступеньки!
А потом она села, схватившись за сердце, долго плакала и всё обнимала и целовала меня.
На этом её личная жизнь в этом городе закончилась.
Ну, а потом она приступила к репетициям, к роли Толгонай в «Материнском поле» Айтматова. Об этом я тоже хочу потом подробнее написать, ведь эта роль была главной в её жизни. Она сыграла её в трёх городах. Но об этом чуть позже.
Я хочу вернуться к Володе к моей первой любви.
Не знаю, почему всё так печально закончилось, и кто виноват…Наверно, оба. Молодые, глупые…
Володя учился уже на втором курсе. И чтос гним такое случилось, не знаю. Но он начал писать про их курсовые балы. И что на эти балы стала приходить очень красивая девочка, котороая в него влюбилась. Он не скрывал, что ему это было чрезвычайно приятно, что всегда после бала её провожал домой. Я не знаю, зачем он мне это написал. Может, ревность хотел вызвать, не знаю.
Я, как и следовало ожидать, конечно, взревновала. А, главное, обозлилась. И конечно, отмстила. Написала, каким я пользуюсь успехом, что у меня тоже появился красивый мальчик. И не просто мальчик, а мальчик, с которым я целовалась!!!
И всё…Долгое молчание. Я пишу, а в ответ-молчание. И так было месяца два.
Потом пришёл мне вот такой ответ:»Мне не нужен дворец, даже самый прекрасный в мире, если он часто хлопает дверьми…» Это был конец.
Сколько я не писала ему писем, ответа не было.
После этого в меня словно бес вселился! Мама намучилась. Я делала ужасающие вещи. Я потеряла гдавное-любовь, и мне было на всё наплевать!
Много лет спустя, когда у меня появился мой маленький Тимик, помню, перед телевизором, я гладила бельё. Шла передача «Служу Советскому союзу!» И вдруг на весь экран лицо Володи! То самое, любимое, только уже очень мужественное. У меня подкосились ноги.
В передаче рассказывалось про звено лётчиков-испытателей, в котором командиром был Владимир Плужник. Потом все годы я думала и надеялась, что Владимир Плужник обязательно полетит в Космос. Но этого не случилось.
Где ты, Володя? Как сложилась твоя жизнь? Счастлив ли ты? Есть ли у тебя семья, внуки? И жив ли ты, моя первая прекрасная любовь?
На всю жизнь.

Пишу, но потихоньку. Ты же знаешь, как мне сейчас всё нелегко даётся. Как и тебе тоже. Обе мы захромали на обе ноги.

И опять возвращаюсь к тому, что мама приступила к репетициям, к роли Толгонай в «Материнском поле» Айтматова по сценарию Львова-Анохина, который он написал на прекрасную актрису Добржанскую. К слову сказать, нам с мамой так и не удалось увидеть Добржанскую в этой роли.
Скажу сразу, что в тот момент я ещё не понимала, ЧТО это за материал, да и не отдавала отчёт тому, насколько всё это для мамы серьёзно. Что для неё это новый этап её творческой жизни. Ну, репетирует себе и-ладно. Вот он наш детский эгоизм во всей красе!
Я ведь вся в страдании и горе пребывала. И это было самое главное, а тут какая то роль. Ерунда, чепуха по сравнению с тем, что происходило со мной!
А меня в разнос понесло. Бедная мамуля, ей бы о роли думать надо, а я ей устраиваю Варфоломеевские ночи.
Мало того, что я стала груба до невозможности, я ещё и пропадала по разным компаниям. И она, бедолага, бегала меня повсюду искала.
Но всё в жизни повторяется, потом я тоже самое происходило и с моим сыном…
Помню, мама мне всё говорила:»Ну почему я ни на одну премьеру не ухожу без слёз?»
Потому что нашинские дела были гораздо важнее родительских. И страдания нашинские гораздо серьёзнее и ужаснее. Так то вот!
Думаю, что не одна я с детками такое испытала. А, если хорошо покопаться в собственной жизни, то получится, что дети наши во многом повторяют и нашу жизнь и наши ошибки. Так что, кроме, как на себя, тут сетовать не на кого, а тем более на Бога.
Правда, мамы это не касалось, она была хорошей дочерью, и её родителям не в чем было её упрекнуть… Ведь она была тогда совсем одна (папа мой, Ремик, был в очередном загуле, да к тому же в другом городе, в Самарканде. Это была тогда их первая попытка развестись.), когда её папа, а потом мама, один за другим, ушли из жизни. И ей, молоденькой, с малым ребёнком, без средств, пришлось хоронить их. И куда то подевались все благодарные родственники с Украины???
Помог хоронить театр. Как всегда. Она тогда там работала, в Ташкентском Академическом русском театре. И работала прекрасно. Её все любили и она подавала большие надежды. Но…не судьба. Правда, с папой они туда ненадолго возвращались. Но разве с папой могло быть что то надолго? Его же труба звала:»Эх, путь-дорожка, фронтовая…»
.А, может, я не знаю чего- то? Отчего мама, уже ближе к смерти, очень часто плакала и всё шептала:» Мамочка моя, я так виновата, прости меня…»
В чём она была перед ней виновата, этого я уже никогда не узнаю…
Возвращаясь в Кемерово, хочу напомнить про наш обкомовский дом, в котором мы тогда с мамой обитали. В нём жила та самая Таня Александрова, о которой я вскользь упомянула. На самом деле, эта девушка в моей жизни заняла немалое место.
Во первых, она была дочерью покойного Кемеровского секретаря обкома, и замашки её так и остались барскими. Она собрала вокруг себя молодёжную элиту города, и квартира её была чем то вроде салона.
Хотя сама квартира являла собой уже крайне плачевный вид, несмотря на её пять огроменных комнат. То есть, видимо, от былой роскоши не осталось ничего. Квартира была совершенно разрушена, ободрана, ремонта не делалось, очевидно, с момента смерти её папы. А умер он, когда она и её сестра, которая была постарше Тани, были ещё маленькими.
Помню маму Тани. Имени её я даже не знала. Она была тихая, как мышка, и какая -то, словно забитая, женщина. Работала она тогда в овощном магазине.
Как то с Таней мы зашли к ней за чем-то в магазин. Она сидела и перебирала картошку. Руки все были в грязи. Руки, которые когда то, наверно, были белыми и холёными.
Дома она сидела, почти не выходя, в своей комнате и постоянно слушала одну и ту же пластинку. Это был Козловский, романс «Я помню чудное мгновение».
Однажды её дверь была приоткрыта и я увидела, как она сидела на полу, перед ней был проигрыватель, пел Козловский, а она тихо-тихо плакала. Я почувствовала острую жалость к этой несчастной женщине.
Но Татьяну это, видно, не очень беспокоило. Её обожали. Все. Кроме её сестры. О сестре мне нечего сказать, я даже имени её не помню. Она жила в другом городе и часто приезжала. Что там была за вражда, не знаю. Но думаю, что-зависть со стороны сестры. А-а, вспомнила-её звали Люся. Ну да, это неважно.
Таня была окружена поклонниками всех возрастов. И был у неё и любовник.
Я забыла сказать, что на тот момент ей было лет 19, ненамного старше меня. Она закончила медицинское училище, и где то работала медсестрой.
Одевалась она шикарно. Я многого тогда не понимала, но, думаю, что и мужчины обеспечивали её, да и сама она подфарцовывала.
Вкус у Татьяны был потрясающий. Любая, даже дешёвая тряпка, смотрелась на ней роскошью. У неё была самая богатая портниха в городе. Вообщем, девушка жила, ни в чём себе не отказывая.
Я сказала, что она была хороша…Это правда. Но совершенно удивительная внешность! Всё, что могло быть на лице неправильным, всё у неё и было неправильным, даже ассимитричным. Круглое лицо, с выпирающим подбородком, маленький рот с узкими губами, даже несколько запавшими. Но глаза!....Да, там что- то такое было…
И нельзя сказать,что это были глаза-звёзды. Нет! Хотя они были красивы, огромны, чудесно-голубого цвета. Но дело не в этом…
Взгляд…Кошачий, таинственный, манящий…Это даже я, девчонка, понимала.
И фигура! Роскошная фигура Мерилин Монро! Вообщем, она была от природы безумно сексуальна.
Я смотрю на нынешних девушек,- сколько усилий они прикладывают, чтобы так выглядеть! Но Татьяна ничего для этого не делала специально. Это просто было в ней и всё.. Не было никаких извивов её роскошного тела, никаких засовываний пальцев в рот, и прочих, уже так всем нам надоевших, атрибутов внешнего проявления секса.
Были глаза, фигура, знание, что она хороша, абсолютная уверенность в своей женственности и неотразимости… И что немаловажно, она была умна и образованна! Ведь не только же из за секса вокруг неё крутились. Я уже говорила, что у неё был любовник, который к ней приезжал из Новосибирска, и кроме близких об этом никто не знал. Я почему то даже запомнила его имя-Марк. Он был уже состоявшийся молодой человек, лет 30-ти, явно карьерист, потому что очень часто он привозил с собой своего начальника, который, стыдно сказать, но «делал мне глазки». По моему, оба они были из какого то НИИ. Одевались они великолепно и от них пахло дорогим одеколоном.
В её разрушенной квартире никто никогда не напивался, она этого не допускала. Но у неё от отца осталась великолепная библиотека (не чета моей, тогдашней),и…МАГНИТОФОН! О! Вот это был дефицит из дефицитов! А какие там были записи…Ах!
Всё запретное мы слушали там, у Татьяны. Я не буду перечислять певцов и групп, поскольку молодым, кроме Биттлз, другие имена ничего не говорят, а людям моего возраста они хорошо известны. Правда, такие имена, как Визбор, Окуджава и только-только появившийся Высоцкий, даже для молодых тоже сегодня что то значат.
В этой квартире было интересно. Там читалась запрещённая литература, молодая поэзия, слушалась потрясная музыка…
Конечно, была интимная обстановка, приглушенный свет, и медленные томные танцы. К концу вечера все куда-то по комнатам разбредались… И только я, одинокая, несчастная и безутешная в своём горе, сидела у магнитофона и рыдала, пока никто не видел.
Как я попала в эту квартиру? Да очень просто. Татьяна увидела меня во дворе, подошла ко мне, разговорилась,- кто я и откуда, спросила:»Не хочешь ли ты хорошо провести время?» Я сказала:»Да.» Она спокойно взяла меня за руку и привела к себе. Теперь то я понимаю, что её могло заинтересовать в такой салаге, как я, да ещё так ужасно одетой. Я была дочерью актрисы,  а значит, могла претендовать на место в её элите.
Да, так оно и было. Не было там никакой заинтересованности во мне, как в личности. И потом, когда наши пути разошлись, она поступила со мной очень жестоко. Но об этом потом.
А между тем, мама сыграла премьеру «Материнского поля». Я, естественно была на ней. Я понимала, что произошло какое то грандиозное событие, но в связи с моими эгоистическими переживаниями, новыми знакомыми, которые тогда для меня были важнее всего, я отнеслась к маминой премьере довольно спокойно.
Да, я слышала от других такие слова, как «Великая…» «Гениальная…» и т. д. в том же духе…Но почему то всё было для меня как бы сквозь вату. Это уже потом, спустя время, я оценила свою мать, я поняла, КАК она сыграла.
Мама ведь играла эту роль в трёх городах: в Кемерово, в Ижевске (это был самый лучший вариант) и в Ульяновске.
Я хочу сделать маленькое отступление. Через год мой юбилей. И руководство, как оно говорит, усиленно ищет на меня пьесу. Я тоже предлагаю свои варианты. Вся классика отвергается сразу. Я стала предлагать пьесы из репертуара мамы, в том числе и «Материнское поле». И вот сидит наш главный. И когда он услышал это название-2Материнское поле», весь скривился.
-В каком веке вы живёте?-спрашивает он.
-Я живу в странном времени,-отвечаю я,-Но мне кажется великие ценности не меняются.
-А кто будет сегодня смотреть эти ваши ценности?-спросил он, уже завершая надоевший разговор.
Я не стала дальше спорить. Я поняла, насколько недооценивается наш зритель, насколько его оглупляют, особенно мододёжь! Ту самую молодёжь, которая ходит на «Кураж», смотрят, не дыша. Плачут, кричат «Браво!» и дарят цветы. Нам бы извиниться перед ними. За всё.
Ну, продолжу дальше. Тогда, в Кемерово, наш главный, Климовский Вадим Львович, организовал театральную студию, набрал молодёжь, куда и я попала, и стал заниматься с нами по ночам. Я помню эти занятия. Это было безумно интересно. Были и азы мастерства и техника речи, которую, кстати, вела моя мама. Было всё, как полагается на первом курсе театральной студии.
Но была и поразительная вещь. Он сразу начал с нами репетировать пьесу! Это был Ануй «Жаворонок». Конечно, никто не был прочно утверждён на ролях. Мы пробовали все и всё. Жанну перепробовали все! Девушки даже репетировали и мужские роли. То есть всё было невероятно увлекательно!
Кстати, именно с появления этой студии, потом в Кемерово появилось уже профессиональное театральное училище.
А дни я торчала у Тани. И самое ужасное, что произошло, я совершенно забросила школу, я просто в неё не ходила. А ведь это был последний, десятый класс!
И самое ужасное, что произошло тогда, - за месяц до экзаменов, я школу просто бросила!
Помню, тогда не только мама, которая просто билась в истерике, но и учителя, весь педсовет, директор школы, все уговаривали меня этого не делать! Но я упёрлась и всё тут. У меня был один аргумент-я много пропустила, знаний нет, мне стыдно с таким багажом сдавать экзамены. Меня убеждали, что мне все помогут, будут со мной отдельно заниматься, что я всё равно сдам экзамены! Нет, я была непреклонна.
Что, о чём я тогда думала своими куриными мозгами, о каком будущем? Чего я этим хотела добиться, я до сих пор не знаю. И бедная мама, которая сидела на кровати, раскачивалась и причитала:»Боже мой, Боже мой, Ты видишь, что делает эта идиотка со своей жизнью? Боже мой, что она будет делать дальше? Как жить?»
А, правда, о чём я тогда думала, чего добивалась я и сегодня не понимаю.
Документы из школы я забрала. Прощай незаконченная школа!
Но доучиться мне всё таки пришлось. Потом. Когда дурь из головы вышла.
Долго она выходила. Это только, что касалось школы.
Но, похоже, вся дурь и до сих пор ещё не вышла.
Такая вот я…дурная…Господи, прости меня, неразумную! Сколько ошибок непоправимых я понаделала, и, видимо, понаделаю. Господи, я тебе исповедаюсь! Господи, прости меня, грешную! Ведь я что делаю всю свою забубённую жизнь-грешу, да каюсь, грешу, да каюсь…Или что-то со мной не так? Или я всю жизнь, до гроба так и проживу? Прости, Господи, Твое создание…неудачное…
Занятия в студии продолжались, я тоже там постоянно торчала и ловила на себе жалостливые взгляды. В основном, это были актёры, сверстники смотрели больше с непониманием и, кажется, с презрением.
Таня Александрова меня осудила однозначно, как и все её друзья. А потом было уни жение, причём, очень жестокое.
Но об этом в следующей главе...

Спаси Господи, Вера! Прямо смутили меня! Я о себе совсем другого мнения. Когда пишу, ужасно мучаюсь, с таким трудом мне даётся это написание!

Правда! Как приятно встретить коллегу! А в каком театре вы работаете? Я из Нижнего Тагила, глубокая периферия.

А мы вот театр профессиональный, а таких пьес, увы, не играем. Ставим всякую чепуху! А классику наше руководство считает вчерашним днём!

Викулечка! Какая изумительная роза! И я теперь всё вижу, спасибо тебе!