Мушкетер в цепях.

                                          1. Кот Тузик  и его семья.

      Кот Тузик сидел на резиновом коврике возле  входной двери. Он уже вытер о ребристую поверхность все четыре лапы и терпеливо дожидался, когда бабушка Настя впустит его в квартиру. Пять минут назад кот поднялся на второй этаж, подошел к знакомой двери и на всякий случай ее обнюхал. То есть он был, конечно, уверен в том, что хозяева на месте, заняты повседневными делами, но природная осторожность брала свое.
      Кот почувствовал теплый аромат свежей выпечки и еще довольно резкий запах средства, которым  хозяева обычно мыли пол.
     - Все в порядке, - успокоился Тузик, и присел на задние лапы, обернув передние пушистым серым хвостом, - все в норме: старшая хозяйка, бабушка Настя испекла пироги, младшая, Ольга, помыла квартиру.
       С мокрой тряпкой в руках выглянула Ольга.
      - Явился, бандит? Ноги вытер? Проходи, но не вздумай на чистом ковре в моей комнате валяться! Выгоню!
       - Радоваться должны, а они вон как! 
       От возмущения кот зашевелил серыми с белой кисточкой на конце ушами.   
    - Проходи!- повторила Ольга. Со второго приглашения Тузик, не спеша, будто великое одолжение всем обитателям квартиры сделал,  вошел в прихожую.
    - Бабушка, я за хлебом! Покорми Тузика! – крикнула младшая хозяйка в направлении кухни. Как только за ней закрылась дверь, кот со всех лап кинулся в Ольгину комнатку и развалился на самой середине вычищенного светлого ковра.
      Долго, однако, он залеживаться не стал, потому что бабушка на кухне наполняла из баночки вискасом пластмассовую белую мисочку. Тузик успел вьюном пройтись мимо ее ног (с поднятым хвостом, чтобы ненароком не отдавили) и потыкать усами в жестяную баночку.
      Как же без проверки-то! За людьми, даром что хозяева, смотреть надо в оба глаза и нюхать в две ноздри! 
       Из второй, большой, комнаты вышла Лилия Николаевна, средняя хозяйка. Полы она не мыла, еду не готовила, только ленилась, не хуже кота: то телевизор глядела, то на диване с книжкой валялась.
       Кот относился к средней хозяйке с опаской. Видел в ней родственную душу и опасную конкурентку.
     - Что-то младшая никогда средней не говорила, не валяйся, мол, на диване, а то выгоню! - рассуждал кот, облизывая стенки миски, сегодня на удивление быстро опустевшей, - Несправедливо! А как мне – так ни на диване нельзя лежать, ни на ковре. И телевизор посмотреть не дают, гонят! Я, видите ли, стучу по экрану лапой! Ну и что? Я так чувства выражаю! Сами хозяева и смеются, и чуть не плачут временами, глядя в светящийся ящик… Нет, на улице веселей, хотя опасностей побольше.
       Тузик мягко вспрыгнул на подоконник. За окном дерзкие воробьи прыгали с ветки на ветку. При виде кота развеселились, нарочно стали поддразнивать, часто–часто махая крылышками.
       Не забыли, противные пигалицы, вчерашнюю историю… Кот гнался по улице за воробышком, вроде бы волочившим лапку, думал вот-вот настигнет, догонит, да так и не догнал. Казалось, один, последний, взмах когтистой лапы - и воробью конец, отпрыгался, голубчик! Но обманщик взмыл вверх! Испортил настроение… Стайка мелких жуликов до вечера порхала над головой кота, пищали, кувыркались в воздухе. Радовались, что обманули!
    - Подождите, - думал кот, прикрывая зеленые глаза и делая вид, что мирно дремлет, - Попадетесь вы мне как-нибудь, шантрапа!
     Подушечки лапок сжимались в кулачки, и из-под мягкой шерстки показывались острые когти…
     Тузик представил, что было бы, если бы люди жили на улице, на деревьях, а воробьи – в клетках среди  кирпичных четырех стен, но не успел до конца додумать, задремал.     
        - Мама, ну что с твоими пирожками? Долго еще ждать? Уже  и кушать расхотелось? – спросила Лилия Николаевна. Она нажала кнопку на чайнике. Из кармана теплого байкового халата торчала книжка, детектив в мягкой обложке.
         Бабушка Настя приоткрыла дверцу духовки. Приплясывая возле плиты в цветастых кухонных рукавичках, она весело напевала:
- Бобик Жучку взял под ручку! - и вытянула наружу противень, полный поджаренных душистых пирожков, начиненных отчасти капустой, отчасти яблочным повидлом.
- И пошел с ней танцевать!
     Пирожки смазаны кубиком масла, надетым на вилку, выложены на широкое белое блюдо с розочками по краям.
-  Готово, садись, чайку попьем.  Вот тебе твой любимый, с яблочком! Эх, дочка, все тебе лень, не глядишь ты за Ольгой! – упрекнула баба Настя, - ведь останется  в старых девках! Тебя же будет ругать потом.
    - А я что могу поделать, мам? Да пусть в старых девках сидит, все лучше, чем с такими мужчинами, как сегодняшняя молодежь, связываться. Насмотрелась я вчера на них в милицейской хронике.
      Но баба Настя стояла на своем: 
    - Бывают, бывают приличные женихи. Вот и нашла бы для дочки. 
     - Где ж ты видишь приличных? Даже если и бывают, что ж, я должна за рукав их ловить? Или за штанину… Скажи еще, что я должна заставлять их паспорта предъявлять!
       Средняя хозяйка усмехнулась. Но не до смеха было бабе Насте. Беспокоилась о внучкином счастье. Поджала она губы и уперла руки в бока, защищенные от кухонной копоти красным фартуком.
      - Может и так, за рукав. Ты вот все спишь! То лень тебе, то недосуг! Читаешь да спишь! ( «Я, кстати, работаю, если ты забыла!» – вставила Лилия Николаевна) Так и Царство Небесное проспишь. Работа твоя мне известна – бумажки с одного угла на другой перекладываешь… А между тем все Ольгины подружки замужем! 
     - Не все. Ткаченко Таня не замужем.
     - Ткаченко не замужем, потому что с ума сошла. А была бы нормальная, давно выскочила бы. Ты хотя бы намекай ей о замужестве почаще! 
      - Ох. Мама, отстань от меня. Сама Ольге  о замужестве намекай. Вы ж с ней ровня, как два сапога – пара.
        И Лилия Николаевна, показывая, что бесполезный разговор закончен, надкусила пирожок, утвердила на столе между чашкой и сахарницей свою книжку и больше не слушала маму.
       Бабушка Настя задумалась. Дочка, Лилия Николаевна, давно развелась с пьяницей-мужем. Вспомнила бабушка Настя зятька своего непутевого, молчаливого в редкие трезвые часы и неуемно болтливого в дни запоя. Нет, такого «счастья» на нашу голову более не надо!     
       Когда Ольга вернулась из магазина, на кухне и следа от баталий словесных не осталось. Мама прихлебывала чай, мирно уткнувшись в свой детектив. Бабушка Настя, как ни в чем ни бывало, перелистывала любимую книжку «Лечение травами». Бабушка не любила ни болеть, ни лечиться. Ольга давно хотела спрятать книжонку подальше от бабушкиных глаз, потому что после беглого даже прочтения та начинала охать и кряхтеть. Находила у себя признаки всех заболеваний, по алфавитному списку. Громко жаловалась, что больна всеми известными науке болезнями, «от анемии до ящура».
- Мама, ящуром люди не болеют! – замечала начитанная Лилия Николаевна.
- А кто ж им болеет? – сощурив глаза, вопрошала бабуля.
- Лошади, коровы.
    На что бабушка возражала:
- Вот я пашу на вас, молодых, как лошадь. Оттого и заболела!   
    Засучив рукава, бабушка принималась за изготовление травяных чаев, настоев, ежедневно делала припарки, ванночки, примочки.
    Но энергии надолго не хватало. Через два-три дня она снова благополучно забывала о мифических болячках. Недопитые настойки, заваренные в термосах, портились, и Ольга выливала их в раковину.           
    Внучка разложила продукты в холодильник. Налила себе чаю и уселась рядом с бабушкой и мамой.
     - Хорошо сидим! – вздохнула Лилия Николаевна.
     - Хорошо-то хорошо, да ничего хорошего! – выпалила бабушка, намекая на тему прошедшей перепалки и строго глядя на дочь.
    - Хорошо, но только ты, бабуля, очки зря не носишь, - хмуро сказала Ольга.
      Бабушка с виноватым видом всполошилась:
    - Что такое, детка? Неужели шерстинка кошачья попалась?
    - К шерстинкам я уже привыкла. Нет, хуже. Два часа назад мыла пол, а он снова грязный. Возле плиты  весь мукой заляпан. Сама плита залита чем-то. Бабуль, опять молоко убежало! Сколько можно его кипятить? Это молоко не скисает, сто раз повторяла! Нет, опять  кипятишь втихомолку! Из вредности, что ли? 
      - Прости, деточка! Привыкла кипятить. Убегает молоко, а я, старая кляча, не вижу. Очки где-то посеяла, не найду.
       - Я тебе две пары подарила,  обе с футлярами.
       - Знаю, я уж их берегла, платочком протирала, лишний раз надеть боялась. Да куда-то и засунула с футлярами вместе!
       Старшая хозяйка подумала, что надо, надо внучке искать жениха. Вон какая она красивая,  деловая. Институт закончила. Работает на ответственной работе! Умница! Все при ней. Только ворчливая стала. Каждую пылинку замечает.
       Где ж  найти достойного претендента? Мать права – задача это трудная. Бабушка сама летом ходила на танцы в парк, где собирались те, кому и не за тридцать, и не за сорок, а просто - за…
       Один старичок на гармони наигрывал, другой танцевал со всеми дамами подряд, большинство же просто в сторонке сидело. Пожилые женщины плясали отчаянно: если десять девчонок по статистике девять ребят, то на десять старушек всего один достаточно бодрый старичок. И здесь конкуренция…
       Бабушка однажды доплясалась до того, что сам гармонист, по окончании посиделок, предложил проводить ее до дома.
      - Нет, уж, Павел Иванович, лучше я Вас провожу, - ответила тогда бабушка, - а то еще упадете где-нибудь, с вашими-то больными ногами… Мне неловко будет.
      Но где сейчас молодые знакомятся? Может, пойти бабушке в какой-нибудь клуб, кафе или бар, да присмотреть кого-нибудь поприличнее? В костюмчике, при галстуке чтобы был. Показать фотографию Олечкину…. В гости пригласить. Пирожками собственного изготовления, ручной так сказать, работы, накормить, даром что ли бабуля мастерица жарить, парить и печь!
      Придется, раз уж мать ее не хочет таким  нужным делом заняться!
     - Так и сделаю! – решила бабушка, - Не найду внучке жениха - так хоть прогуляюсь! Погляжу на молодежь. Мне терять нечего!
      Средняя хозяйка переместилась в большую комнату, на любимый диван. Под спину подложила подушку, под локоть - недочитанный детектив. Включила телевизор.
   - Бабуля, иди в комнату, к маме, а я здесь приберусь, - предложила Ольга.
      Перемыв чашки и блюдца, бабуля сняла красный фартук, но не стала, как обычно, на спинку стула вешать, а взмахнула им в воздухе, притопнула ногами, обутыми в теплые войлочные тапки, и торжествующе пропела:
    - Бобик Жучку взял под ручку!
      И с пением удалилась в комнату. Из глубины шкафа достала она пакет, из пакета – коробку для рукоделия, из коробки - пять металлических носочно-варежечных спиц, клубок белой шерсти и устроилась в кресле напротив телевизора. 
      В премудрой книжке «Лечение травами» она нашла полезный совет по лечению радикулита: неделю принимать настойку полыни на спирту (три столовые ложки перед сном) и одновременно носить носки из натуральной овечьей шерсти.
       Спиртом можно было разжиться у Лидии Петровны с третьего этажа, соседка медсестрой в поликлинике работала. А носки нужно было немедленно, в срочном порядке начинать вязать! Радикулитом бабуля, правда, не страдала, но решила подлечиться, не дожидаясь, когда нагрянет болезнь.   
      Между тем Ольга надела резиновые перчатки, налила воды в пластмассовое ведерко, достала из туалета швабру, совок и тряпку.
     Приоткрылся зеленый разбойничий глаз. Решительные приготовления к мойке полов Тузику не понравились. Надо было убираться отсюда подобру-поздорову, раньше, чем Ольга войдет в раж и, чего доброго, до кота доберется! Быть вымытым он категорически не желал!
      Сытый Тузик тяжеловато спрыгнул на пол, проскользнул мимо младшей хозяйки, задев ее вздыбленным хвостом. Возле ног бабушки слегка поиграл шерстяным клубком. Получил несильного пинка мягкой тапкой. Запрыгнул на диван к Лилии Николаевны, потянулся, прикрыл глаза, но осторожности не утратил: серые уши, как локаторы улавливали малейший шорох. 
      Ольга вытерла мокрой тряпкой кухонную мебель, дочиста оттерла от накипи плиту.
     Нравилось ей мыть полы, вытирать пыль, пылесосить! При виде грязной квартиры она заболевала. Плакать хотелось, когда в комнате видела она разбросанные вещи, в раковине немытую посуду (мама часто этим грешила, бабушка – реже), в ванной – груду давно пересушенного белья, а в прихожей сваленную в одну кучу, без разбора, домашнюю и уличную обувь, сапоги и туфли, кроссовки и тапочки.
      Как будто маме с бабушкой так трудно было рассортировать,  по местам разложить, расставить вещи аккуратно, почистить щеткой, вытереть тряпочкой, в конце концов!
      Нет, не трудно им, просто ленятся, на Ольгу все надеются…
      Младшая хозяйка присыпала линолеум серым порошком, потерла щеткой, дважды вымыла, вытерла насухо. Теперь кухня блестела.     
    - Бобик Жучку взял под ручку! – тихонько спела Ольга (услышал ее только чутко дремавший Тузик), и с удовольствием оглядела воссозданную вновь чистоту, красоту и порядок. До чего прилипчивая песенка! Заразила бабуля!
     

                                  2. «Железная леди».

    На следующий день, в  воскресенье, Ольга встала рано. Собралась в церковь.
   - Возьми меня собой, - попросила бабуля, - ты вот каждое воскресенье ходишь, молодец, а я давненько не была.
     Лилия Николаевна еще спала. Рядом с ней, на диванной подушке, примостился Тузик. Он оторвал от подушки голову, сделал прощальный жест ушами, приоткрыл один глаз и прищуренным взором проводил хозяюшек.
     Свежее октябрьское утро выгнало прочь остатки сна. Вниз в метро по лестнице обе хозяйки спустились бегом. Одеты они были в длинные черные юбки, легкие куртки. Только пестрый платочек внучка повязала на шею, а бабушка точно таким же платком бабушка заранее, еще дома, прикрыла кудри цвета «перец с солью».
       Правду сказала Лилия Николаевна, сейчас они действительно были похожи друг на друга как два сапога, только один сапожок – лакированный, свежий, а второй - местами сморщен, местами обветрен по причине долгих лет прожитых на бренной земле. И, разумеется, новый сапожок был на две головы выше старого…
     - Как же ты думаешь дальше жить?- поинтересовалась бабушка, когда они вышли на площадь.
       Обе дружно перекрестились на купол храма.
       Светофор подмигнул им желтым глазом, и, торопливо взявшись за руки, хозяйки перебежали трассу.
    - Что ты имеешь в виду? – ответила внучка вопросом на вопрос, догадавшись, конечно, на что намекала не в меру хлопотливая старушка.
    - Ты знаешь! Давай после службы поговорим!
       В храме их пути разошлись. Бабушка направилась к скамеечкам, возле которых писали поминальные записочки «О здравии» и «Об упокоении», а внучка встала в очередь на исповедь.
        Исповедовали двое батюшек. Один – пожилой, худой, второй - совсем старенький, полный (про себя Ольга называла их «строгий» и  «мягкий»). «Строгий» на исповеди как-то раз устроил девушке такой «разбор полетов», что с тех пор она к нему больше не подходила. Вставала в очередь к «мягкому», не беда, что ждать приходилось подольше. Но сегодня, приглядевшись, она поняла, что стоит к «строгому» и переходить не стала (так мне и надо!)
      Пока стояла - вспоминала свои грехи. Справа и слева ее толкали, задевали то сумками, то локтями (так мне и надо - два!), через плечо передавали свечки, хныкали детки.
       Слезы подбирались к ресницам все ближе, и когда батюшка накрыл ее голову епитрахилью, хлынули совсем некстати.     
    - Никому я не нужна, никто меня не любил и не полюбит! – хотела произнести Ольга, но слезы помешали слово выговорить. Она не осмелилась головы поднять. Священник почувствовал, что происходит с молодой девушкой.
       Задержал ее за руку и перекрестил, благословил, слегка пристукнув по лбу сухими перстами. Слезы полились еще обильнее. Только здесь, перед иконами, вдали от людей, которые считали ее сильной, можно было поплакать.
     - Господь с тобой, раба Божия Ольга!- прошептал «строгий» батюшка, - Не нужно унывать. Вот и сама святая княгиня Ольга смотрит на тебя!
       Непреклонным взглядом смотрела сверху вниз святая равноапостольная княгиня Ольга.
      - Чего разнюнилась, тезка?!- словно услышала девушка суровый голос, - Нам ли тужить! Гони уныние! Радуйся о Господе воскресшем!
       - Прости, святая Ольга! Постараюсь уныние одолеть…
        Вот кого в наши времени называли бы «железной леди»! Разок вздохнула девушка (нет, не Ольга она еще – Олечка пока!) и вынула из сумки одноразовый бумажный платочек. Вздохнула во второй раз - и плакать перестала. Вздохнула в третий – и, приложившись к иконе святой, чье имя носила, стала пробираться вперед, к причастию.
        После службы бабушка предложила сходить в кафе.
      - Посидим. За жизнь поговорим. Хочешь, пойдем туда, где картушку (бабуля так произносила слово «картошка») жареную на десерт дают? В детстве ты любила это кафе. Ах, это ресторан! Извини, не знала. Ну, так идем?
     - Не хочется. Давай лучше погуляем в сквере. Дойдем до картинной галереи и посидим у фонтана на лавочке.
    - Вот так всегда. В кафе и ресторан ты не ходишь! А как же тогда знакомиться будешь с молодыми людьми? По картинным галереям одни только иностранцы да школьники ходят. На сквере хорошо бы посидеть, но там гуляют те, кто уже познакомился… Вон они, расселись! И лавочку свободную не найдешь. Что за мода такая – сидеть на спинке скамьи, а на сиденье ноги ставить… Как голуби на насесте.
      - Не ворчи, бабуля.
      - Буду, буду ворчать! Добра тебе желаю! Или, может, ты в монастырь собралась? Так и скажи, признайся. Тогда и я за тобой! Чего мне терять! И в монастыре люди живут! Пускай Лилия, мать твоя, сама себе супы с борщами варит!
       Свободная лавочка нашлась. Со следами чужих подошв на сидении. Зато напротив фонтана, изображавшего мольберт художника. Вместо картины вниз стекали тонкие водяные нити. Бабуля достала большой пластиковый пакет, расстелила, присела сама и внучку пригласила.
     - В монастырь я не собираюсь. Просто так туда не возьмут.
     - Что ж такое?- удивилась бабушка Настя, - Неужели и туда по конкурсу отбирают?
     - Призвание надо к монастырской жизни иметь. Как ты, бабуля не понимаешь! Вышла бы я замуж – да не берут.
     - Вот я хочу твоему священнику (отцу Анатолию – он настоятель?) идею хорошую подкинуть. Пусть организует при храме кружок для знакомства православной молодежи. И не обязательно для молодежи. Может, и я туда запишусь! Зря смеешься!                         
      На плечо Ольге упал желтый листик тополя. Она покрутила его в руках, словно искала написанный текст. Давно не держала настоящих листьев. Все больше рекламные листовки, которые возле метро норовили всунуть в ладонь распространители.
       Под ногами у них гуляли голуби: головки маленькие, туловища толстые, крылья слабые. Привыкли к городским помойкам, летать разучились.
      В сумке случайно завалялся черствый ломтик хлеба, завернутый в салфетку. Ольга покрошила его. Пока важный голубь подбирался, созывал сородичей, издавал звуки, напоминающие полоскание горла, воробьи расклевали крошки. А сухую корку унесла ворона. Бросила в лужу, размочила и проглотила. 
    - Не слушаешь ты меня, дочка. Все забавляешься…
    - Я тебя слушаю. И скажу тебе, бабуля, правду. Месяц назад познакомилась я одним молодым человеком.
     - Вот это да! Продолжай! Он тебе понравился? Вы встречались?
     - Он мне понравился. Наверное, это плохо. Потому что я не знаю, понравилась ли я ему! Мне кажется, не понравилась. Неделю уже не звонит! Встречались мы всего три раза, вот здесь и гуляли, где сейчас с тобой сидим. Может, как раз на этой лавочке сидели. 
     - Тот-то смотрю - следы от туфель мне как будто знакомы! Ну-ну, шучу! Прости, что перебила, рассказывай!
     - Что же рассказывать? Он занимается компьютерами, работает в одной фирме. Интернет подключает, налаживает программы. 
     - Приводи его в гости. Пусть наш компьютер заодно починит.
     - Зачем его чинить? Он работает!
     - Не беда. Сломаем ради такого случая! Чтобы предлог у тебя был!
     - Бабуля, боюсь, что тебе не понравится Евгений. Он такой  - очень современный. Одевается своеобразно. Шляпу носит. Хвостик и колечко в ухе. И цепи на куртке. Металлист он, бабуля! Но человек хороший. Так как, приводить?
     - Приводи, - согласилась бабуля твердо, - потерпим и шляпу, и колечко с цепями. Хвостик…хм…. Это будет сложнее… Но если на голове, а не как у Тузика – приводи с хвостиком!

Отредактировано Юлия(Джулия) (2007-12-30 17:53:17)

Подобие града Небесного.

   За крутым поворотом дороги внезапно открывается вид на монастырь, обнесенный белоснежной крепостной стеной. Он похож на остров. Тополиная рать теснится вокруг. Осыпаются легкими монетками осенние листья.
      Камни Воскресенского собора рафинадом сверкают в лучах нежаркого солнца, и медовой тяжелой каплей лежит на них золотой купол.
     Сияние креста озаряет округу.
      Таким предстал пред нами Новый Иерусалим. Торопимся на литургию. Мои дочери-погодки бегут наперегонки по дорожке, ведущей к храму. Осыпают друг друга облачками опавших листьев. Радуются. Ведь я обещала устроить им поездку в награду за хорошие оценки и достойное поведение, как в школе, так и за ее пределами. Целую неделю дети старались:  прилежно готовили домашние задания, поливали цветы, дружно мыли посуду, и так вошли во вкус мирного «жития», что прекратили даже междоусобные словесные баталии.  Поэтому воскресным утром мы добрались на полупустой электричке до Истры, а далее на автобусе доехали до монастыря.
        В VII веке Патриарх Никон замыслил устроить на территории Подмосковья Российскую Палестину. Место было выбрано не случайно: живописные долины, река и холмы воспроизводили топографию Святой Земли. Центром «живоподобной» иконы стал холм, названный Сионом. В 1656 году здесь был основан Воскресенский мужской монастырь. Точную модель храма Воскресения Христова в Иерусалиме, возведенного в Иерусалиме в 4-м веке царицей Еленой, привез из Святой Земли иеромонах Троице-Сергиевой Лавры Арсений Суханов.
        Надпись при входе в Воскресенский собор гласит, что «всякая душа благочестивая, желающая пречудный храм Воскресения Христова, иже в Иерусалиме, видети и тамо в нем сущим святым местам поклонитися, но ради дальнего расстояния оного дойти не могущая, созерцая сюда вшедши и разумей внутрь заключенных вещей душеполезную тайну, иже спаситель Твой тамо между неверными, здесь же среди благочестивых христиан в воспоминание Спасителевых страстей, смерти и тридневного Воскресения, в храме Ново-Иерусалимском представляет».
         Войдя в храм, останавливаюсь недалеко от паперти. Дети проходят вперед. На стенах сохранились полустертые следы фресок. Во времена правления богоборческих властей храм постигло запустение, купол был снесен и росписи подверглись разрушительному действию стихий.
        После службы осматриваем внутреннее пространство храма. В Воскресенском соборе, как и в храме Гроба Господня в Иерусалиме, можно подняться на Голгофу, поклониться камню повития, увидеть святой гроб Господень и место обретения Животворящего Креста Господня.
         Узкими переходами, по крутым лестницам, то поднимаемся наверх, то сходим вниз. Любопытные шустрые девочки с удовольствием прыгают по ступеням, я же преодолеваю путь потихоньку, с внутренней боязнью застрять между каменными жерновами стен.
       - Не были еще в подземной церкви? Сходите непременно!- ласково предлагает служительница, протирающая подсвечник.
        Девочки заинтригованы. Подземная церковь! Необычное, невиданное ранее явление! Ведь церкви, как правило, ставились на открытых, возвышенных местах!
      Спускаемся по очередной винтовой каменной лестнице, и перед нами открывается храм в честь святых Константина и Елены. Ставим свечки не в отдельные гнездышки, а прямо на общий подсвечник, засыпанный речным песком.
       Здесь находится символическое место обретения царицей Еленой Креста и трон, сидя на котором наблюдала она за ходом раскопок. Существует предание, что царица, дабы поощрить наемных работников к продолжению трудов, время от времени незаметно бросала свои украшения в вырытую яму.
        Покупаем в лавке карту-схему монастыря и краткий путеводитель по Новому Иерусалиму.
        Выходим из собора и поднимаемся на каменную ограду монастыря. В начале строительства она была деревянной. При царях Петре и Иоанне Алексеевичах заменена на каменную кладку, тогда же возведены восемь башен. Проект был разработан знаменитым архитектором Я.Г. Бухвостовым. Обходим по дорожке между стенами ограды вокруг территории монастыря, сверяя увиденный сверху пейзаж с картой.
        Обращаю внимание детей на небольшой ручей:
        - Глядите, это поток Кедрон! А дальше, за Кедроном – Гефсиманский сад. 
      Дети любуются окрестностями, разглядывают снова и снова с разных сторон собор Воскресения. Справедливо замечают, что с разных сторон света вид собора  различен, так что даже создается впечатление, будто не один храм перед нашими глазами, а несколько. С востока он кажется неприступным, с запада торжественным, с юга и севера – возвышенным и строгим…
       Девочки устремляются вперед, а я переношусь мысленно в давно прошедшие времена, глядя на далекий Гефсиманский сад. Там находится Гефсиманский скит, задуманный Патриархом Никоном как уединенное жилье невдалеке от строительства. В конце жизни, находясь в ссылке в Кирилло-Белозерском монастыре, Патриарх молил царя Алексея Михайловича, «собинного друга» своего, вместе с которым и начинал строительство, разрешить ему завершить жизненный путь в любимом Новом Иерусалиме. Но царь скончался в возрасте сорока шести лет. Наследник его, Феодор Алексеевич продолжил сооружение построек Новой Палестины. В это же время больного Патриарха повезли по рекам на плотах в Новый Иерусалим. Из окрестных городов и сел навстречу опальному святителю спешили за благословением люди, многие шли по воде. Возле Ярославля Патриарх мирно отошел к Господу. Тело его было доставлено в Новый Иерусалим и предано земле там, где он завещал похоронить себя: под Голгофой, в приделе Иоанна предтечи. На погребении присутствовала царская семья, братия монастыря, множество народа.     
      Как в далеком 17-м веке, так и в нынешние времена, не каждый православный человек может посетить Святые места Иерусалима. Множество существует препятствий: тяготы дальнего пути, таможенные посты. Бюрократические препоны, скудость денежных средств. Да и собственное душевное нестроение бывает зачастую виною. 
     Спускаемся со стены. Дети утомились, проголодались, значит, пора возвращаться домой. Быстро пролетело время,  и немного повидали мы, не насладились еще величавой красотой города земного, предвосхищающего горний Небесный град.
       Возвышенное состояние души не уходит, не растворяется в суете мирской, в душном автобусе, среди занятых повседневными заботами людей. Напротив, кондукторши кажутся любезными, водитель решителен и храбр, а пассажиры вежливы и смиренны.
      Долго еще оглядываемся на кресты на куполах, но, в конце концов, они пропадают из виду.
    Продолжается земное странствие. Я покидаю Новый Иерусалим, но надеюсь через некоторое время возвратиться сюда снова. Подтверждая мои мысли, дочки спрашивают меня:
     - Мама, мы приедем еще? Давай вернемся завтра!
     - Завтра мы пойдем в школу, - напоминаю им, - а в следующее воскресенье можем приехать еще раз. Если вы будете себя хорошо вести.
     - Знаем, знаем! Мы научились! – радостно лепечут девочки.

Взятка

                 Давид Осипович Поезд, бывший диссидент и вольнолюбец, под старость лет переехал на постоянное место жительства в вольный город Гамбург.
                  Теперь он, для того, чтобы получать свою пенсию, должен один раз в год присылать справку о «нахождении в живых», заверенную нотариально. Зная такие порядки, Давид Осипович, тем не менее, решил однажды вспомнить диссидентское прошлое и явился в социальное учреждение собственнолично. Он, видите ли, приехал к дочери погостить, и заодно, доложил нам, что жив и здоров. Вот, говорит, мой паспорт, а вот и я. Прошу любить и жаловать, то есть продолжить выплату денег.
                  - Нет, - отвечает начальница отдела перерасчета Светлана Игоревна, - мы, конечно, верим, что это вы и паспорт ваш. И  сходство с фотографией, действительно, имеется. Только в деле должен быть документ, а не наши показания. Закон такой.
                   Давид Осипович долго возмущался, да все без толку: Светлана Игоревна и слушать не стала. Ушла в свой кабинет и дверь на замок изнутри закрыла.
                 Поплелся Давид Осипович к нотариусу, делать нечего. Получил требуемую справку, что личность его установлена, и сходство с фотографией на паспорте сомнений не вызывает. Заплатил положенную мзду и понес документ обратно, в социальное учреждение. А у нас там обед. После же обеда сотрудники собираются на праздничный концерт по случаю празднования дня соцработника. Явка строго обязательна, мероприятие плановое.
                  И вообще, г-н Поезд, шли бы вы с вашими документами… на почту! Высылайте в наш адрес справку!
                  - Возьмите справку, я же завтра утром улетаю, - взмолился г-н Поезд. Сидят сотрудники, пишут, трудятся, от усердия даже головы от бумаг не поднимают. И тогда бывший диссидент подложил одной из сотрудниц, наиболее приветливой с виду, красивую бумажную ассигнацию достоинством в …дцать евро, прямо на стол, прямо под толстую папку с документами. Смилостивилась сотрудница, моргнула глазом, наклонила голову.
                Обрадованный  г-н Поезд отбыл на новоприобретенную родину, надеясь, что вскоре дочка снимет по доверенности пенсию со счета в сбербанке.
                 Повезло г-ну Поезду, что не узнал он продолжения истории, не то стало бы ему худо, и даже, вполне возможно, пришлось бы прибегнуть к помощи высококвалифицированных немецких врачей.
                ….На столе у меня  хранить …дцать евро было бы неразумно и опасно. Войдет Светлана Игоревна, сделает круглые глаза, вопросы будет задавать разные ненужные…
                    В лучшем случае придется поделиться.
                    Подумав так, я смахнула купюру в верхний ящик стола, взяла справку о нахождении в живых Поезда, вложила в пенсионное дело. После обеда сдам его в отдел выплаты вместе с другими отработанными делами. 
                   Незадолго до окончания рабочего дня, я приоткрыла верхний ящик стола. Полюбовалась на цветную, невиданную мной ранее, бумажку. Изображен на ней то ли мужчина, то ли женщина. Улыбается загадочно. Наверное, правитель страны или ученый.
                Собираю все, что наделала за день, несу бухгалтерам. Они глядят недружелюбно: вот не было печали, так подвалила работка в конце дня!
                 - Глядите веселей, - подмигиваю Галине, - я ж ваш работодатель, вы меня с песнями и плясками встречать должны. Если не я – вас уволят по сокращению штата.
                  - Плакать не будем, - бурчит Галина.
                    Через полчаса она подходит, кладет мне на стол дело:
                   - Зачем  ты нам Поезда  дала?
                   -  Как это – зачем? Выплату продолжить!
                   - А где его справка о нахождении в живых?
                    Я перелистала дело: подобные справки находились, как правило, в конце. Действительно, справки г-на Поезда не было. Вдвоем с Галиной мы снова пересмотрели все документы, каждую страничку перебрали. Пропала справка. А ведь я своими глазами ее видела, своими руками брала.
                   - Иди, - говорю Гале, - буду искать документ.
                   После ее ухода пересмотрела все свои бумажки. На столе, под столом. Все четыре ящика выдвинула, заглянула в каждую щель. Даже на столах у других сотрудников поискала. Они не препятствовали. Все хорошо понимали, что означает потеря такого документа. Его не восстановишь. За такое не только выговор схлопочешь, но и турнуть с работы могут.
                 Заглянула на всякий случай в ящик, где евроденьги лежали. Радужный портрет мне подмигнул и ухмыльнулся. На память пришло: «Дама ваша бита!» Свихнувшийся Герман, три карты, три карты…
                   Прошлась я по коридору, вспоминая, не заходила ли куда-нибудь в соседний кабинет. Нет, не заходила. Где-то ведь лежит эта несчастная бумажка, никому кроме меня не нужная, только где?
                 От отчаяния залезла в свою мусорную корзину. Достала два огрызка от яблока, пустую упаковку сока, конфетные фантики,  испорченные бумаги. Прежде чем выбросить их в корзину, я, по старой чиновничьей привычке, рву их пополам. Чтобы никто не прочитал. Лучше бы на три - четыре части рвать, да лень. И вот, между клочками ненужными, испачканными соком, мелькнул оттиск нотариальной печати. Точно, это справка о нахождении Поезда в живых!
                 Нашлась пропажа! Слава, Тебе, Господи!
                 Она была разорвана на две части. Я аккуратно склеила справку скотчем и отнесла вместе с делом Галине.
                 Оставлять в столе портрет ухмыляющегося старика представлялось делом опасным. Зайдет завтра начальница, нечаянно увидит, потом точно не оправдаешься.
                Я засунула купюру в дальний карман сумки. Долго она там хранилась, уже и забыть я о ней успела. Только однажды в храме дернула зачем-то молнию и увидела край радужной бумажки. Достала осторожно, чтобы никто не заметил. Сложила гармошкой и засунула злосчастную евру в прорезь ящика для пожертвований.

Юлия, спасибо за "Ветку сирени"!